Вера в то, что определенное исключительное событие приводило к коренным изменениям в судьбах человечества, была причиной высвобождения огромного количества энергии в рамках христианского мира, но реализации этой энергии препятствовали по меньшей мере два фактора. Первым фактором было время, которое в процессе самого этого события ясно показывало, что существует определенный предел естественному и даже искусственному распространению христианской церкви, а также, что динамическая сила ее ограничена даже в пределах самих ее владений. Вторым фактором являлась проблема схоластицизма. Поскольку учение Христа считалось уникальным (хотя, возможно, и “предсказанным в пророчествах”), было очень трудно достичь тех духовных вершин, которые не укладывались в рамки этой веры. Теперь было не так просто относиться к религии, мистицизму, духовному началу, как к естественному развитию или общему достоянию всего человечества. Суфии считают, что главной силой, уравновесившей формальное христианство, был постоянный опыт подлинной традиции, искажением которой стало христианство.
Уже до начала Х века, когда Ислам обладал самой развитой культурой и наиболее динамичной цивилизацией, теория о тайном учении, пришедшем из прошлого, стала известной на Западе. Первая и наиболее могущественная классическая суфийская школа в Европе была основана в Испании более 1000 лет назад (суфии сопровождали арабские войска, завоевавшие Испанию в 711 г.). Эта традиция распространялась на Западе не для того, чтобы укреплять власть над арабизировавшимися странами. Она утверждалась там, где утверждался Ислам, который иногда даже случайно оказывал ей помощь и который так же как и она, считал религию непрерывным процессом, происходящим в любом обществе. Этот процесс развивался и на Дальнем Востоке и вызывал ответ в сердцах тех, кто сохранял память о древних духовных учениях. Отчасти он представлял собой теорию теософии, служившую причиной различных религиозных проявлений в тех обществах, которые, с точки зрения доктринерской религии совсем иного свойства, вообще не должны были существовать.
Ощущение единства внутренней, эмпирической или символической религии несомненно проявляло себя, когда люди древнего мира приравнивали друг к другу богов разных народов, уподобляя, например, Меркурия Гермесу, а Гермеса - Тоту. Именно эту теософскую теорию суфии и считают своей традицией, не ограничивая ее при этом только областью религии. Вот как суфии относятся к этому:
“Я язычник; я молюсь на алтаре иудеев; я идол йеменца, в действительности являющийся храмом огнепоклонника; я священнослужитель магов; внутренняя реальность скрестившего ноги брахмана, пребывающего в размышлении; кисть и цвет художника; подавленная, но могучая личность того, кто глумится над религией. Одно не вытеснит другого - если один огонь поднести к другому, они сольются в “пламенность”. Вы подносите факел к свече, а потом заявляете: “Смотрите! Я уничтожил пламя свечи!” (Ишан Кайзер. “Речь мудрецов”).
Суфии используют новые взгляды для преодоления обусловленности, навязанной материалистическим, односторонним обществом. Вся философия обесценилась, поскольку учение о “мудрости” обросло догмами. Люди бесконечно повторяют друг другу прописные истины, не имея реального представления о том, что они говорят. Если суфии скажет: “Необходим новый подход”, - то скорее всего каждый, кто слышит его, сразу же согласится (ибо эти слова звучат внушительно), и почти сразу же забудет обо всем этом. Смысл слов остался неясным. “Берите пшеницу, а не меру, в которой она содержится” (Руми. “Маснави”, книга 2).
Освобождение мышления от груза обусловленности является настолько важным, что великий Руми обе свои главные работы начинает с разработки упражнений по данному вопросу. В этом смысле он не отклоняется от тех процедур, которые обычно осуществляются в суфийских центрах обучения; несмотря на то, что переводчики очевидно не знают этого, две его книги фактически являются Комментариями, описывающими стадии и состояния суфийского развития, осуществляющегося в условиях суфийской школы.
В самом начале своего труда “Фихи ма фихи” Руми приводит изречение Мухаммада, вошедшее в разговорный язык и ставшее популярной пословицей. Мухаммаду приписывают такие слова: