Будда благословил этого ученика и произнес: «Так и нужно смотреть на жизнь. Это правильное отношение - самьяк, правильное видение». И добавил: «Я счастлив за тебя - оттого что ты искал месяцами и все же не смог найти ничего лишенного ценности. Не смог найти ни одного примера чего-нибудь бессмысленного. Зато теперь, когда речь зашла об имеющем смысл, о том, что имеет ценность, ты не искал ни одной секунды. Да, так оно и есть. Священна вся жизнь».
Будда прожил богатую жизнь, духовно богатую жизнь. А Хайдеггер, должно быть, жил в страдании.
Как вы можете говорить, что в жизни нет ничего священного? Священно каждое мгновение. Однако, вам нужны глаза, чтобы увидеть эту священность. Бог не покидает существования - только наше видение не сонастроено с ним.
Ты говоришь: «Между подготовкой и кульминацией... очень длительное путешествие». Длительность этого путешествия зависит от тебя. Оно может быть длительным, очень длительным; и может не быть таким длительным. Оно может быть очень коротким. Цель зависит от тебя, длительность - это не зависящее явление. Его невозможно измерить. Оно становится долгим, если ты глядишь на него сквозь призму страдания, муки, тревоги, противостояния. Если глаза твои полны печали, ты создаешь большое расстояние. А если глаза твои полны радости, то это здесь, это сейчас, это уже перед тобою.
Шестой вопрос:
Ошо... Ты такой сумасшедший!!! Как чувствует себя совершенно сумасшедший?!!!
Совсем далеким!!!
И последний вопрос:
Любимый Мастер, случилось ли это? Случилось ли это, наконец? Ты ли это в моем сердце, так явственно и так неотступно?
Да, Дивья. Это случилось. Но не хватайся за это - иначе это может снова исчезнуть. Пусть это будет, но не становись жадной - иначе из-за своей жадности ты можешь это уничтожить. Пусть это будет, но не принимай это как должное. Это здесь, это уже случилось. Но стоит только тебе принять это как должное - и оно исчезнет.
Это случается со всеми, как случилось с тобой. Но помни: оно очень хрупко, очень тонко, ты не можешь удержать его в кулаке. Как только ты закроешься, в ту же секунду ты его убьешь. А если останешься открытой, оно так и будет. Никогда не жди, что это будет - и это будет. А если начнешь ждать, то создашь преграды.
Да, это случилось. Но сейчас тебе придется быть еще бдительнее, чтобы не разрушить его. Это не так уж трудно - когда этого еще не случилось, это не так уж трудно. Работа не так сложна. Настоящая же работа начинается тогда, когда это начинает случаться, потому что тогда тебе приходится быть очень и очень осторожной и очень сознательной. Одно единственное мгновение бессознательности - и ты можешь это разрушить.
Глава 5. СЛОЙ НА СЛОЕ
Суфийский Мастер Аджнаби сказал: «Напиши Мулле Файрози, что мне недосуг вступать с ним в переписку, поэтому мне нечего ответить на его письмо».
Ученик Аними спросил: «Вы хотите рассердить его этим письмом?»
«Он уже рассержен некоторыми моими письмами, - ответил Аджнаби. - И эта рассерженность заставила его мне писать. Написав эту депешу, я задался целью рассердить такого человека, как он».
«А это письмо рассердит его еще больше», - заметил Аними.
«Да, - сказал Аджнаби, - когда он был возмущен тем, что я написал, он не наблюдал свой гнев - а это мне как раз и было нужно. Он воображал, что наблюдает за мной, тогда как сам чувствовал один только гнев. И теперь я снова пишу, чтобы вызвать его гнев для того, чтобы он сам увидел, что разгневан. Цель моя - дать этому человеку понять, что моя работа - это зеркало, в котором он видит самого себя».
«Но люди в большинстве своем всегда считают тех, кто вызывает их гнев, злонамеренными», - произнес ученик.
«Ребенок может считать взрослого, который пытается вытащить шип из его руки, злонамеренным. Не есть ли это оправдание попытки, помешать ребенку расти?» — сказал Аджнаби.
«А если ребенок затаит обиду на взрослого, который вытаскивает шип?» - спросил Аними.
«Ребенок, на самом деле, не будет таить обиду, ибо что-то в нем знает правду», - ответил Аджнаби.
«А что если он так никогда и не узнает себя и будет думать, что другие побуждаются личными пристрастиями?» - упорствовал ученик.
«Если он никогда не узнает себя, - ответил Аджнаби, - это не имеет значения и в отношении того, что он думает о других, ведь у него никогда не может быть никакого понимания того, что из себя, на самом деле, представляют другие».
«Но разве нельзя, - возразил Аними, - вместо того чтобы второй раз вызывать его гнев, объяснить, что предыдущее письмо было написано с этой целью, и предложить Мулле по-новому посмотреть на свои прежние чувства?»
«Можно, - ответил Аджнаби, - только от этого не будет пользы. Это, скорее, приведет к противоположному. Если ты расскажешь человеку, в чем дело, он подумает, что ты оправдываешься, и это вызовет в нем чувства, от которых ему будет один только вред. Поэтому ты своими объяснениями ему, на самом деле, только навредишь».
«Нет ли исключений из этого правила, говорящего, что человек должен учиться на познании своего собственного состояния, и это состояние нельзя ему объяснить?» - спросил Аними.
«Исключения есть. Но если было бы достаточно исключений, которые бы хоть что-то меняли, у нас не было бы сейчас никаких Мулл Файрозов», - ответил Аджнаби.
У человека очень простое бытие, но не такова его личность. Личность очень сложна. Личность напоминает луковицу: в ней много слоев обусловленности, искажения, отравления. А за многими слоями - за тем, что суфии называют фильтрами - скрыто простое человеческое бытие. Однако это простое бытие находится за столькими фильтрами, что вы не можете его увидеть. И, будучи скрыты за этими многочисленными фильтрами, вы не можете увидеть и мир - ибо все, что вас достигает, прежде чем вас достичь, искажается этими фильтрами. Ничто еще не достигало вас таким, какое оно есть на самом деле, и вы продолжаете его упускать. Между ним и вами находится много истолкователей.
Вы что-то видите. Сначала искажают ваши глаза и ваши ощущения. Потом - ваша идеология, ваша религия, ваше общество, ваша церковь - они искажают. Затем - ваши эмоции - они искажают. И так далее, и тому подобное. И к тому времени, как это вас достигает, в нем уже почти ничего не остается от первоначального, или же остается так мало, что не имеет никакого значения. Вы что-то видите лишь тогда, когда вам это позволяют ваши фильтры, а фильтры многого не позволяют.
Ученые согласны с суфиями. Ученые говорят, что мы видим только два процента реальности, только два процента! А девяносто восемь упускается. Когда вы меня слушаете, вы слышите лишь два процента от того, что вам говорится, от того, что вам сказано. А девяносто восемь процентов упускается. Но если девяносто восемь процентов упускается, то эти два процента выпадают из контекста. Как если бы вы наугад вырвали два листа из романа - один отсюда, другой оттуда - и затем стали бы воссоздавать по этим двум листам весь роман. Девяносто восемь процентов упускается. И у вас нет никакого намека на их существование, вы даже не подозреваете, что они были. У вас только два листа, и вы заново восстанавливаете весь роман. Это восстанавливание есть ваше изобретение. Это не открытие истины - это ваше воображение.
Есть внутренняя необходимость заполнять пробелы. Всякий раз, когда вы видите две несвязанные между собою вещи, в уме возникает внутренняя потребность их связать. А иначе ему делается не по себе. И тогда вы изобретаете связь, скрепляете эти несвязанные друг с другом вещи, соединяете их мостом. И продолжаете изобретать мир, которого не существует.
Поэтому, прежде чем вы сумеете войти в этот небольшой, но необыкновенно ценный диалог между Мастером и учеником, вы должны будете понять эти слои, эти фильтры.
Гурджиев обычно называл эти фильтры буферами. Они защищают вас от реальности. Они защищают вашу ложь, защищают ваши сны, защищают ваши проекции. Они не позволяют вам вступить в соприкосновение с реальностью, потому что само это соприкосновение окажется потрясением. И человек живет ложью.