— Грейнджер, у меня нет свежих данных. Уверен, появился десяток новых мест.
— Просто расскажи о том, что знаешь.
Малфой втянул губу, проходясь языком по ранке слева, — Гермиона не спускала с него взволнованных глаз.
— Ладно.
Банкетный зал, сегодняшний день
Драко действительно не понимал, как ему надо было реагировать на сообщение Грейнджер о том, что ему вручат Орден Мерлина. Малфой отдавал себе отчёт в том, что снабжал их информацией и продолжил предоставлять сведения даже тогда, когда в этом больше не было его личной выгоды, но он не сомневался, что это будет воспринято как оплата его грехов. Будто бы он им многое должен — и твою ж мать, так оно и было. Драко никогда не действовал бескорыстно — подобное не в его натуре. Сначала он поставлял сведения ради матери, потом ради своего освобождения и продолжал это делать после выхода на свободу просто потому, что не представлял, куда себя деть. В конце концов он признал свои поступки… Признал наличие в своей жизни как Пожирателей Смерти, которые пытались добраться до него в камере, чтобы убить из мести, так и Министерства, которое его в эту самую клетку и засадило. Но Драко никогда полностью не осознавал всех событий, продолжая действовать, движимый внешними факторами и своими личными мотивами в равной степени.
И он уступил. Сдался под напором Министерства и собственной вины и выдал Грейнджер все секреты, которые обнаружил в отцовском кабинете и семейных хранилищах. Драко также сделал большое пожертвование, выделив кровавые деньги на кровавую войну — и в его представлении это было наиточнейшим совпадением. И это немного помогло. Он сомневался, что это сработает, но ему стало легче. Он утешал себя мыслью, что если вещи меняются, то и людям такое под силу. Что изменить прошлое немыслимо, но можно попытаться его искупить. И, кто знает, вдруг его попытки зачтутся.
Драко не рассчитывал на то, что Министерству будет до него дело, и он так и не определился: стала ли эта награда результатом усилий Грейнджер, или так уж сложилось само собой. Возможно, это являлось каким-то политическим ходом, смысл которого он ещё не успел разгадать.
Малфой бесчисленное множество раз был близок к тому, чтобы сбежать, но он переживал и гораздо худшие моменты в своей жизни, нежели встречи с суетливыми министерскими чинушами и высокомерными аврорами. Его отказ присутствовать лишь доставил бы им удовольствие и позволил думать то, что не соответствовало действительности.
И поэтому теперь он сидел за столом в компании людей, которых либо не знал, либо считал недостойными собеседниками, и слушал объявление имён. Высокопоставленные министерские чиновники рядком восседали за столом на сцене, а Грейнджер со своими чудо-дружками устроилась в центре. Все они получили ордена первой степени на церемонии, которая имела место две недели назад. Церемония вручения наград второй степени была на прошлой неделе, и вот наконец дошла очередь до третьей. Трио посещало все послевоенные праздничные и торжественные мероприятия. Для Драко этот выход был первым и единственным.
Едва только чиновники добрались до буквы «Л», Драко занервничал и не мог найти себе места до тех пор, пока не назвали его имя. Он пытался успокоиться — удостовериться, что не сбил стул, не поторопился подойти к сцене, не выглядел так, словно ему подпалили хвост. Он всячески старался не выдать своей нервозности. И лишь дойдя до ступеней, Драко понял, что ему аплодируют. Не так громко и активно, как другим награждаемым, без возгласов одобрения, но всё же вежливо. Вот так. А ведь Драко уже сотни раз проиграл в голове сценарий того, что он будет делать, если воцарится ожидавшаяся им тишина. Вероятно, гости были воспитаны лучше, чем думал Малфой.
Время между объявлением его имени, выходом на сцену и моментом, когда министр пожал Драко руку и надел ему на шею металлическую цепочку, ненормально ускорилось. Будто Малфой проснулся на следующее утро, помня лишь обрывки и вспышки, оставшиеся от прошлой ночи. Ему было жарко, голова кружилась, и когда он встал с другими кавалерами в ряд вдоль сцены, то пожалел, что не посмотрел на Грейнджер. До этого момента он и не понимал, действительно ли хочет так поступить, но после всего произошедшего она, наверное, заслужила от него жест признательности.
И он посмотрел прямо на нее — слишком поздно, как и всё, что он делал в своей жизни. Малфой, не слушая, захлопал следующему объявленному имени и повернул голову, отмечая, что Гермиона ловит его взгляд. Она улыбнулась, и Драко криво усмехнулся в ответ. Отворачиваясь, он в последнюю секунду заметил глаза Уизли, но тут же выкинул это из головы.
Франция, после Башни: 2 года, 8 месяцев
Выйдя из комнаты, Драко с удивлением обнаружил Грейнджер, стоявшую в другом конце коридора и неуклюже пытавшуюся проигнорировать счастливого, довольного мужика, выуживавшего из кармана деньги. Девица, с которой тот расплачивался, окинула Гермиону неприязненным взглядом — обычным для тех случаев, когда появлявшаяся в поле зрения другая женщина не была потенциальным клиентом. Сжатые губы и напряжённая линия плеч Грейнджер свидетельствовали о том, что она всячески старалась сойти «за свою», но весь её облик кричал об инородности.
Ни вид, ни поза Гермионы не изменились, пока они пробирались по трущобам: психи, мрачные улицы, ветхие дома. Тот факт, что Грейнджер чужая в этом мире, был болезненно очевидным. И Драко не сомневался: не будь его рядом, её бы уже ограбили или сотворили что похуже.
В прачечной наличествовали только три стиральные машины и две сушилки. Воспользоваться и тем, и другим за раз можно было лишь ночью, именно в это время суток сюда и отправился Драко. Он не стал дожидаться, пока Грейнджер огласит цель своего визита, так что ей пришлось последовать за ним.
Она наблюдала за Малфоем, сидя на длинной деревянной скамье, шедшей почти вдоль всего помещения. И Драко то и дело косился на Грейнджер, тем самым давая понять, что замечает её внимание. Она всякий раз отводила взгляд, но уже несколько секунд спустя таращилась на него снова.
Машинку потряхивало каждые десять секунд цикла, и эта вибрация напомнила Драко о нескольких вещах. Например, о том заброшенном доме, в который они проникли с друзьями в детстве. Дафна тогда твердила, что к ней кто-то прикасается, хотя вокруг никого не было, и Панси тут же вспомнила о злых духах — в то лето она нашла в шкафу книгу Прорицаний, принадлежавшую матери, и размышляла о смерти и знаках, так до конца в них и не разобравшись. Девчонки очень испугались, Крэбб притих, а Малкольм стал жаловаться на скуку. И вот тогда Блейз и Драко принялись трясти дом — это заклинание они вычитали в старом школьном учебнике брата Блейза и испытали его на деревьях. Драко был чрезмерно взволнован возможностью применить его к чему-то существенному, его будоражил сам факт использования такого волшебства, поэтому он всё никак не останавливался. Девчонки кричали, было смешно, и они с Блейзом трясли и трясли дом, не успокоившись даже тогда, когда в воздух поднялась пыль, древесина заскрипела, камни поехали в стороны, а стены пошли трещинами. Всё казалось шуткой, пока они не услышали громкий треск. И крыша не обвалилась прямо на голову Миллисенте.
Драко потребовалась пара секунд, чтобы это заметить. Когда метнувшаяся к подруге Панси отпрянула, вся её новая блузка была залита красным. Выражение её лица он до сих пор помнил так же ясно, как своё собственное отражение — а в некоторые дни даже лучше. Перепачканные красным поднятые руки, шок и ужас в глазах — Панси смотрела прямо на него. Со страхом и обвинением во взгляде. Он никогда раньше не испытывал такого. И внезапно Драко начало тошнить, но он сдержался. Вместе с Малкольмом они бросились раскидывать камни и обломки дерева, продолжая разговаривать с Миллисентой, хоть та и не отвечала. Повсюду на полу была кровь, и Гойл не с первой попытки, но сумел вытащить Булстроуд — её затылок казался кровавым месивом с проросшими из него волосами. Они принесли подругу домой, и туда тут же примчались семейные целители. Девочки рыдали, а Драко просто стоял в коридоре за дверью, опустив голову и ожидая, что придет хоть кто-нибудь и избавит его от угнездившейся внутри тяжести.