Теперь… Теперь… У него по-прежнему остались мечты. Все они проигрывались в его мозгу, словно сказки, которые он раньше ставил на заднем дворе — заставить Пэнси изображать прекрасную даму тогда было сложнейшим делом в его жизни. Глупые детские мечты, о которых он позволял себе думать, пока мыл посуду или лежал в кровати, прислушиваясь к тому, как колотится в стену спинка кровати в соседней комнате. То, в чём он бы не признался и о чём бы никому никогда не рассказал. Но эти мечты были чем-то далёким. Тем, о чём думаешь, чтобы отвлечься. Они не были реальны. Никто не станет такое выслушивать и по-настоящему верить, будто подобное возможно. Даже ты сам.
Драко вздохнул и развернулся, на секунду прислонившись спиной к стене, чтобы сохранить равновесие. И готов был поклясться, что почувствовал покалывание — вибрацию от плеч до кончиков пальцев. Магия. Магия в самой мысли о ней.
Но приходит такой момент, когда человек должен сдаться. Остановиться и просто отойти в сторону, признавая поражение, чтобы не выставить себя ещё большим идиотом. Драко пришло в голову, что он уже готов попытаться это сделать, вот только одна часть него навсегда останется там. За стеной. А другая — здесь, внутри, жаждущая преодолеть этот барьер.
В углу, где улочка встречалась с боковым проулком, крутился небольшой бумажный вихрь. Драко не знал почему, но предполагал, что это как-то связано с потоком воздуха, порывами ветра и чем-то ещё. Ветер залетал в улицу, ударялся об стену, отскакивал и заставлял мусор безостановочно вращаться. Этакий круг, цикл. В нём мелькали какие-то газетные чёрно-белые листы, несколько цветных страниц и полиэтиленовый пакет.
Драко начал, шатаясь, продвигаться к выходу, при этом не отводя руки от стены, будто не мог найти в себе сил разорвать контакт. И тут за носок его поднятой ноги зацепился пакет. Опершись на стену, Драко посмотрел вниз, чтобы сбросить мусор, и тут его взгляд выхватил картинку на одном из танцующих листов. Изумлённый, пьяный и неуверенный, Драко не с первой попытки смог подцепить страницу. Опять прилепившись к стене, с пакетом на ботинке, Малфой проковылял к фонарю возле какого-то магазинчика.
И вот тогда он почувствовал, словно его ударили под дых. Он читал снова и снова, по крайней мере те слова, которые понимал или думал, что понимает. Когда мозг находится в состоянии паники или случается нечто катастрофическое, тело проявляет потрясающую способность мгновенно трезветь. Драко всё ещё чувствовал головокружение и опьянение, но он вдруг сконцентрировался на статье настолько чётко, насколько, наверное, вообще мог. На лице своего отца. На восторженном объявление о его смерти.
— О, Мерлин. О… отец, — прошептал Драко, покачал головой и стиснул бумагу так, словно это могло помочь, а чтение — хоть что-то изменить. — Ах, папа.
Драко рухнул, не успев даже осознать, что сейчас упадёт, но ему было плевать. Он уселся возле стены прямо посреди бумажного урагана и почувствовал, как его жизнь снова начинает меняться.
Лимузин, сегодняшний день
Драко пришлось выдержать три остановки, прежде чем они хотя бы двинулись в сторону его отеля. Ирландец-пьянчужка и темноволосая девушка вышли у паба, а двое других незнакомцев жили в разных отелях. Малфою показалось, будто он просидел в лимузине несколько часов, прежде чем узнал угловой магазин на улице и понял, что до его отеля осталась всего несколько кварталов.
Его отец имел обыкновение устраивать семейные выезды на министерские мероприятия, чтобы, по мнению Драко, укрепить образ достопочтенного человека или нечто подобное. Кое-какие друзья отца поступали так же, и после окончания банкета или бала, когда взрослые уединялись для вечернего разговора, Драко с друзьями выскальзывали из своих номеров.
Он знал, как попасть в любое желанное место в округе. От клубов до круглосуточных ресторанов и даже небольшого квиддичного поля в местном парке. Он никогда не запоминал путь по уличным знакам — ориентировался по окрестностям. Именно поэтому если бы водитель должен был высадить Драко прямо здесь, он бы не сумел найти дорогу в отель. Слишком уж много изменений произошло за годы его отсутствия. Изменилось всё.
Однако, несмотря ни на что, это была Англия, и находиться здесь было приятно. Это было похоже на возвращение домой.
Франция, после Башни: 3 года, 5 месяцев
— Ты что здесь делаешь?
Грейнджер удивлённо на него посмотрела, будто встреча с ним там, где он живет, была случайностью. Гермиона сидела за столом со стаканом воды, а одна из обитательниц дома, поставив ногу на стул рядом, поправляла колготки. Эта девица была одной из тех проституток, что были какое-то время популярными, и разговаривала пусть на ломаном, но всё же английском.
— Мне было скучно, — Гермиона пожала плечами и послала Малфою скованную улыбку — в этот момент он выглядел так, словно готов был вцепиться ей в горло.
— Грейнджер, мы встречаемся, чтобы восполнить у тебя пробелы в информации, а не для того, чтобы развеять твою скуку. Я понятия не имею, когда ты перестала улавливать эту разницу, но предлагаю тебе обратить на неё внимание. Найди себе грёбаное хобби.
Её улыбка угасла.
— Что случилось?
Он скривился от неприязни, но перевёл взгляд на стоявшую рядом женщину.
— У тебя нет никаких дел?
— Нет, — та покачала головой, обмахиваясь.
— Так найди.
Резкость его голоса заставила девицу опустить ногу и скользящей походкой ретироваться из комнаты, давая понять своей неспешностью, что уходит она вовсе не из страха, пусть это и было ложью. Когда они остались одни, Драко вытащил из кармана аккуратно сложенную газету, нагретую его телом. Рваным движением он швырнул её Гермионе в лицо, хотя та даже не успела вскинуть руку, чтобы отбить листки. Наморщив нос, она сердито покосилась на Малфоя, подняла газету и быстро её развернула.
Драко никогда раньше не видел, чтобы кто-то становился «белым как простыня». Но Грейнджер это удалось. Краска схлынула с её щёк, и выглядела она так, будто её вот-вот стошнит. Драко было плевать. Он почти что жаждал этого. Хотел, чтобы она испытала стыд и физический дискомфорт, когда её вырвет на свои же на ботинки.
— Грейнджер, обрати внимание на дату. Месяц назад. Один месяц назад. В прошлом месяце ты приходила трижды. Ты вообще собиралась рассказать мне о том, что мой отец мёртв? — его глухой голос опасно вибрировал от сдерживаемого гнева, и Гермиона вздрогнула.
Ему казалось, в его груди находится шар, готовый вот-вот лопнуть. Взорваться так же, как взорвался отец.
— Ты выглядел… Ты выглядел лучше. Будто ты можешь быть счастлив, наверное, и я, я не…
— Мне не нужны твои извинения. Они ни черта не стоят. Ты облажалась. Это мой отец! Мой отец! Я и знаю почему. Ты боялась потерять свой грёбаный источник. Боялась, что едва я узнаю, что моего отца убили ваши люди, то откажусь сотрудничать и…
— Нет! Нет, дело вовсе не в этом!
— Нет? Так ты не удосужилась сообщить мне, что он мёртв, потому что я… я был почти что счастлив? И в чём заключался твой план? Подождать, пока я расстроюсь, и вывалить это на меня?
— Мне было нелегко! Мне ещё ни разу не приходилось сообщать такую новость. Я волновалась и боялась! Я должна была и понимаю это, но не знала как, и когда, и… и… вообще. Всего несколько месяцев назад была эта история с рукой, я испугалась. Я не хотела, чтобы ты… сделал что-то… и… я пыталась! Смотрела на тебя, открывала рот, слова вертелись на языке, но… я не могла этого сделать. Прости меня. Мне правда жаль.
Он был слишком зол, чтобы оставаться на одном месте, и начал мерить шагами пространство ещё на середине её речи. Он был слишком рассержен на неё. Чертовски сильно жаждал схватить её и встряхнуть. Это гнев. Когда все мышцы и сухожилия отказываются находиться в покое, грозя в противном случае обернуться против тела и заставить кишки фонтаном вылететь в стену. Когда каждый нерв и кость гудят от напряжения.