Парню на вид было не больше семнадцати, губы растянуты в белозубую улыбку. Интересно, он обдолбан, пьян или у него просто нелады с головой? Его друзья рассмеялись где-то сбоку.
Да. Да, слишком много одеял!
Красивая улыбка; она пощекотала его бока и рывком стянула одеяла к его ногам.
Что ж, мы лучше оставим их тут, пока ты не охладишься.
До тех пор, пока не закончится история?
Кивнув, она убрала волосы с его влажного лба.
До тех пор, пока не закончится история. Что ты хочешь, чтобы я почитала сегодня?
Парень опустил руку, перестав изображать самолёт, повернулся и схватил одну из девушек. Та засмеялась и вполсилы попыталась вырваться, но он поднатужился, поднял её и вытащил на дорогу. Он кружил и кружил её, пока девушка не начала смеяться и улыбаться, так же широко и белозубо, как он. Парнишка отвлёкся, споткнулся, и относительная тишина ночи нарушилась взрывами громкого смеха, свистом и приглушёнными шутками.
Драко наклонил голову, завернул за угол и продолжил свой путь.
Сказку, мама. Любую, которую захочешь.
Уилтшир, после Башни: 3 года, 10 месяцев
Грейнджер поначалу приходила в мэнор достаточно часто. Просто стояла около ворот, понимая, насколько основательно те защищены от нежелательного вторжения, и ждала. Каждый раз домашние эльфы сообщали хозяину о её появлении, и тот обычно оставлял её стоять там до тех пор, пока она не уходила сама.
Иногда он выходил и пропускал гостью. Всегда сам, потому что Гермиона не могла перешагнуть ворота в его отсутствие. Она стояла и ждала, не зная наверняка, появится Драко или нет. Иногда ему нравилось проверять, сколько же она там простоит, и если она превосходила его предположения, то он её впускал. Но чаще всего Гермиона исчезала раньше, чем он вообще успел бы дойти до ворот. Она мучилась нерешительностью, и Драко это заметил.
Он узнал о смерти своей матери именно так. Несколько дней ранее Грейнджер сообщила, что состояние Нарциссы ухудшается, ей дают новое лекарство, но есть сомнения в его эффективности. Драко вышел к Гермионе, думая о матери, и ей даже не пришлось ничего говорить, чтобы он всё понял. Не потребовалось ни единого слова. Хватило лишь взгляда на неё, пока он шёл к воротам по тенистому газону. Гермиона не заметила, что он стоит и смотрит на её тускло освещённое лицо, видневшееся сквозь щели между стальными узорами. По её щекам потоком лились слёзы, которые она то и дело вытирала, но те всё текли и текли. Драко долго на неё смотрел, она даже начала его звать. Но он развернулся и побрёл обратно, чувствуя, что в нём что-то переменилось.
Изменения были не особо значительными. Просто пока он дошёл от дверей мэнора до места, испещрённого его же глубокими следами, в нём что-то сдвинулось. Что-то сдвинулось, изменилось и никогда уже не станет прежним. Смерть матери означает, что ты никогда уже не будешь таким, как раньше. И той ночью он оплакивал свою утрату. Оплакивал мать и того человека, которым он был до того, как увидел грустную девушку, стоявшую по другую сторону его жизни. Ту часть себя, которую уже никогда не сумеет обрести — её. Свою маму. Никогда больше.
Той ночью Драко сидел в её комнате. В простой гостиной, которую Нарцисса планировала целый год, решая, какой же она хочет её видеть, и подбирая соответствующие предметы интерьера. Закончив работу, она так собой гордилась. Будто это было величайшим свершением в её жизни.
Годы спустя после ремонта, когда Драко было тринадцать, мама призналась ему, что эта комната в точности повторяла ту гостиную, что была в её родительском доме. За исключением пары кое-каких личных деталей, она была копией. Именно туда сбегала Нарцисса. И теперь, достаточно повзрослев, чтобы всё обдумать, Драко понял: его мать постоянно в ней находилась. Всегда сбегала. Пытаясь вернуться домой.
И вот он сидел там. Глядя в окно, в которое смотрела она, устроившись там, где она сидела, занимая её комнату. Маленький мальчик внутри него надеялся, что она всё же нашла свой путь домой.
Уилтшир, до Башни: 7 лет и 5 месяцев
Драко завернул за угол и проехал в носках по полу, пока не уткнулся в ковёр. Покачнулся, проверяя гравитацию, но не особо обращая на это внимания, и, даже не восстановив равновесия, рванул дальше, прижимая к себе пальтишко.
— Мама! Мама, ты же говорила, что сегодня мы полетаем!
Он ждал уже три года — по крайней мере, именно столько он помнил. Блейз, правда, заявил, что ему пришлось терпеть четыре года, так что Драко заявил, что прождал все шесть. Миллисента назвала его лжецом, ведь никто не помнит себя в возрасте двух и трёх лет, на что Драко обозвал ее глупой. Мама заставила его взять свои слова обратно — Миллисента жаловалась и плакалась обо всем на свете, — но Драко воспротивился, потому что это была правда. Отец сказал, что у женщин в мозгу не хватает клеток, Драко ничего не понял, но затем папа добавил, что тетя Бэлла — идиотка, и он начал догадываться о значении отцовского заявления. Миллисента — девчонка, и, значит, она глупая. Как бы там ни было, никто не смел называть Драко лжецом. Папочка всегда очень злился, если подобное случалось.
Мама рассмеялась, забирая у сына пальто и встряхивая.
— Говорила, разве нет?
Ну разумеется. И он специально дождался десяти часов, когда завершился завтрак и мама выпила чай в своей комнате. Которая на самом деле была гостиной — именно так её называл отец, но Драко мысленно окрестил её «маминой комнатой», потому что именно там мама и была всегда. В ней она проводила больше времени, чем даже в собственной спальне.
Он удостоверился, что готов и одет, а потом ждал в коридоре возле зала с дедовскими часами, чтобы не пропустить условленный час. Ему потребовалась целая вечность, чтобы добраться до её комнаты, но вот он здесь, мама возвышается прямо над ним и выглядит при этом вполне довольной. Драко решил, что это хороший знак. Как если бы она сказала ему «возможно», потому что её «возможно» всегда означало «да».
Нарцисса присела на корточки и протянула пальто, помогая сыну одеться, пусть тот больше и не нуждался в её помощи. Но Драко позволил ей придержать ему одежду. Ведь вокруг не было никого, кто бы мог заявить, что Малфой-младший уже слишком взрослый, пусть он и сам это отлично знал.
Нарцисса вызвала одного из домашних эльфов, и, пока она одевалась, Драко натягивал обувь, а затем пошёл за ней по коридорам. Мама всегда находила нужный путь, а он так и продолжал теряться, если вдруг оказывался в крыле, куда обычно не заходил. Его дом был похож на лабиринт — именно так ему говорили все те дети, что приходили в особняк вместе с родителями. Гойл заявил, что им так кажется только потому, что они бедны и живут в маленьких домишках, но отец уверил, что все гости, посещающие их приемы, богаты и занимают в обществе высокое положение, а ещё потребовал от сына произвести на них хорошее впечатление. Так что Драко решил, что Гойл чем-то похож на девчонку.
Стояла зима, Рождество прошло два дня назад. Драко получил в подарок новенькую метлу, «лучшую на рынке», как гласила этикетка. Но о такой модели он никогда прежде не слышал. И датой выпуска был указан следующий год. Интересно, неужели кто-то переместился во времени, чтобы преподнести её ему?
На нём были новёхонькие ботинки из драконьей кожи — его нога выросла на целый размер. Они всё ещё блестели — Драко надел их впервые и ощущал себя очень важным, пробираясь через снег.
Его мать остановилась, посмотрела на него и хмыкнула. Ему стало жарко, когда она снова присела на корточки и начала застёгивать пуговицы на его пальто.
— Я сам могу это сделать.
— В этот раз я тебе помогу, — она быстро продевала пуговицы в петли.
— Брат Малкольма сказал, что полёты на метле — это как быть свободным. Но это же глупость, ведь он свободен и без метлы. Папа сказал, что он — слабоумный человек, — Драко не знал значения этого слова, но понимал, что слабость подразумевает нечто плохое.
— Но полёты на метле не для робких сердцем, Драко. Ты должен быть сильным, — она просунула последнюю круглую пуговицу в петлю и огладила плечи сына. — Полёты во многом связаны с состоянием свободы. И, чтобы быть свободным, ты должен быть сильным.