Синяк стал результатом его блестящей идеи, а может, следствием проблем с гневом. Охранники пришли в камеру, чтобы отвести заключённого в одну из допросных, и, следуя процедуре, приказали Малфою перед выходом повернуться спиной, чтобы зафиксировать его конечности. Драко отказался, полностью проигнорировав команду, за что в него запустили Ступефаем и врезали по лицу. Он ожидал чего-то подобного, но удар его удивил. Кулак впечатался в голову с такой силой, что Малфой на время ослеп — как будто надолго моргнул, — прежде чем увидеть перед собой пол. Он был в бешенстве, но ничего не мог с этим поделать, так что когда его всё же привели в допросную, он просто отказался разговаривать, ограничиваясь лишь хаотичными замечаниями и оскорблениями. Он не совсем понял, почему ему силой не влили в глотку веритасерум, но всё закончилось тем, что он так и играл в молчанку в окружении разъярённых авроров.
За плохое поведение его наказали. Но поначалу Драко даже решил, что бумажная волокита где-то дала сбой. Его включили в программу, согласно которой камера оставалась незапертой в течение двенадцати часов. Он мог выходить из неё и возвращаться, посещать библиотеку, охраняемый двор или любую другую зону отдыха. Так что, когда за Драко пришли, чтобы перевести его в другую часть тюрьмы, он не выказал возражений, но всё изменилось очень быстро.
Его провели через главный зал, где стояли две дюжины столов. Драко насчитал за ними двадцать три человека, из которых узнал по крайней мере около десятка. В помещении не раздавалось ни звука за исключением шарканья его ног, и его сердце чуть не вырвалось из груди, а пульс едва не взорвал барабанные перепонки.
Его швырнули собакам. Проклятым Пожирателям Смерти. То, что эти люди находились в данной части тюрьмы, означало лишь то, что они не играли значимой роли, были очень сговорчивы и у Министерства не оказалось на них ничего существенного. Так что у этих заключенных не должно было быть никаких претензий к Малфою — чтобы здесь оказаться, они сами должны были переметнуться на другую сторону. Но претензии были, и Драко знал, что проблемы неизбежны. Он был общественным врагом номер один и для Ордена, и для Пожирателей Смерти. Он достаточно подгадил обеим сторонам, чтобы и те, и другие воспринимали его как угрозу. Теперь Драко мог сколько угодно придерживаться нейтралитета, в безопасности он не был нигде.
Они следили за ним так, словно своим присутствием он отравлял воздух — жалкий сын Люциуса, мальчишка, который предал их Лорда и сбежал. Они наверняка думали, что Драко сдал их тайны Министерству для того, чтобы попасть в эту программу, и он не мог этого отрицать. Да, он молчал сейчас, но выложил всё раньше — во время контактов с Грейнджер, которая передавала информацию в Министерство. Половина из этих таращившихся на него людей наверняка угодила за решетку с его помощью. Он был предателем. Их целью.
Большинство охранников пресекало любые нарушения. Драко выучил их расписание, чтобы знать, когда именно он может выйти из камеры и отправиться за книгой или глотнуть свежего воздуха. Другие охранники пребывали в блаженном неведении относительно того, что творилось вокруг. В их смены Малфой оставался в камере, которую не мог запереть, и ждал. Вот почему у него были сильно порваны губы, челюсть украшал новый синяк, а костяшки налились фиолетовым. Вот почему он чувствовал себя немного сумасшедшим.
Драко привык к углам, как живое существо привыкает к дыханию. Это был вопрос выживания. Он прижимался спиной к стене, вглядываясь в пространство камеры, и ждал, будучи наготове даже тогда, когда тело деревенело, а глаза начинало жечь от напряжения. Он часами блуждал в собственном разуме, ведь кроме мыслей, ему нечем было себя занять. Он пересчитал в камере всё, что только можно: трещины, оттенки цветов, насекомых. Он думал о старых уроках в Хогвартсе, вспоминал друзей и события своей жизни, размышлял над давними спорами, в которых хотел бы привести иной аргумент. Думал о матери, об отце, о Грейнджер и домовых эльфах. Проигрывал в голове период жизни во Франции, словно немое кино.
Его не особо шокировала тактика, использование которой должно было заставить его делать то, что требовалось. Но Драко лишь сильнее злился. И каждый раз, когда его вытаскивали на допрос, хранил полное молчание. Он привык к жестокости и к тому, что с её помощью люди пытаются добиться желаемого. Она сопутствовала большей части его жизни, и если не касалась самого Драко, то окружала его. Он не был настолько наивен, чтобы полагать, будто в подобных ситуациях Министерство лучше Волдеморта. Враги есть враги.
Так что Малфоя посадили к его врагам, лишили права на душ, кормили дерьмом и ждали, пока он сломается. Но Драко держался. По крайней мере, не был готов ни заговорить, ни сдаться, ни броситься на стену. Паранойя превратилась в движущий фактор его жизни, доведя до психоза. Если он проводил в углу почти без сна достаточно много времени, его мозг начинал выдавать хаотичные и сумасшедшие мысли, никак между собой не связанные. Драко чувствовал, что от настоящего безумия его отделяет лишь один шаг, но ещё достаточно соображал, чтобы понимать, когда ведёт себя ненормально. И это было очень важно — у него оставался его рассудок. Пусть у него не было прав, свободы или грёбаного душа. У него по-прежнему было это.
Министерство сменило тактику. Он и не думал о таком варианте, пока не услышал её, но предполагал, что его надзиратели осознают тупиковость ситуации. Драко надеялся, что это открытие заставит их вернуть его в старую камеру, но, судя по всему, сдаваться они не собирались. Или были непроходимо тупы — на это Малфой мог поставить что угодно.
Она откашлялась. Ему потребовалась всего секунда, чтобы осмыслить, не поверить и принять происходящее. По полу царапнули ножки стула — она придвинула его поближе к столу.
— Вы можете идти.
— Мне не…
— Вы можете идти, сэр, — повторила Грейнджер громче и твёрже, от воцарившейся тишины сгустился воздух.
Охранник прошёл к выходу, громыхая ботинками по полу. И Драко знал: он останется стоять за дверью, наблюдая и выжидая. Надеясь получить возможность отшвырнуть узника к стене или сделать нечто подобное. О чём там ещё мечтают охранники? «Вам нравится ваша работа?» — поинтересовался Драко, когда один из них во время обыска похлопал его по члену. Именно тогда Малфоя ударили в первый раз. Локтем по пояснице. Хватая ртом воздух возле холодного камня, секунд тридцать он думал, что его позвоночник треснул.
Едва дверь закрылась, Драко очень остро осознал состояние своей одежды и последствия несоблюдения правил гигиены. Почти как тогда, в самом начале, во Франции, когда Гермиона только начала к нему приходить.
— Господи, Малфой, — прошептала Гермиона, она постаралась сделать вдох, и её дыхание сбилось.
Он пытался не обращать на неё внимания, даже глаз не поднял. Он отлично знал, как паршиво выглядит, и ему вовсе не требовалось тому её подтверждение. Он уставился на свои ногти, поломанные и кривые после попыток сделать их покороче. Грязь собралась под ними, на пальцах, въелась в узоры на коже.
— Против тебя пытаются выдвинуть обвинение. Пособничество в убийстве, поддержка Пожирателей Смерти в их прислуживании Волдеморту, помощь в совершении противоправных деяний, сопротивление при аресте. Ты был несовершеннолетним, за исключением момента ареста, и чтобы привлечь тебя к ответственности как взрослого, следователям необходимо запросить разрешение. Ты очень помог, предоставив информацию, и я собираюсь удостовериться, что об этом никто не забыл. Я пытаюсь вытащить тебя отсюда…
Под конец она совсем расклеилась. Её голос срывался, и ей приходилось делать паузы на вдохи. Это его сбивало, беспокоило. Потому что вызывало множество разных мыслей, и Драко заставил себя разозлиться. Эту эмоцию он понимал. В полной мере.