По сравнению с ним она казалась такой маленькой. Более хрупкой, чем он помнил и чем позволительно быть человеку, обладающему её силой. Её холодный нос уткнулся туда, где его кожа встречалась с воротником рубашки, Драко чувствовал, как она глубоко дышит, будто пытаясь запомнить его запах и «аромат» азкабанского мыла. Она крепко обнимала его, прижав ладони к спине; Драко поднял вторую руку и положил на плечо Гермионе, затем медленно и неуверенно сместил ладонь к тонкой шее. Её кожа оказалась холодной, и Драко никак не мог понять, как такое возможно, ведь её тело было очень тёплым. Его ладонь скользила до тех пор, пока он не обнял Грейнджер за плечи. Пряди её волос летели ему прямо в лицо, и он, прищурившись, смотрел невидящим взглядом на океан поверх её головы.
========== Часть седьмая ==========
Норсборн стрит: сегодняшний день
Драко не представлял, куда направляется, и решил, что несколько раз свернул куда-то не туда — он совершенно не узнавал район, в котором оказался. За ним кто-то шёл, и поначалу Драко грешил на приступ паранойи, но затем краем глаза заметил фигуру. Мельком. И всё же этого хватило, чтобы понять, кто это, разглядеть на плечах «преследовательницы» мантию и сообразить, что именно её он и забыл в пабе.
Сбоку у дороги возвышался рекламный щит. Угол плаката отклеился, внизу белел порез, но в целом он был в хорошем состоянии. Изображение вулкана и линии горизонта — реклама туристического агентства. Эта картинка напомнила Драко о том, о чём рассказывал Поттер. Об извержении Кракатау, который выбросил в воздух много пыли и на два года изменил мир. Один взрыв в одном месте, событие, длившееся совсем недолго, но поменявшее весь мир. Окрасившее закаты в зелёный цвет. На тебя оказало влияние то, о чём ты и подумать не мог. И пусть это штука находилась на другом конце земного шара, сейчас твои закаты позеленели, ты начал по-другому видеть окружающую действительность и всё стало иным. Совсем другим из-за какого-то дурацкого, пустякового вулкана.
Мы были такими доверчивыми. Весь мир и все живущее в нём люди — вне зависимости от того, кто они и кем себя считали. Все оказались так уязвимы, так беззащитны перед изменениями погоды, так легко ведомы судьбой и обстоятельствами. Целые жизни изменило то, о чём никто даже не догадывался, пока не стало слишком поздно. Просто некоторым пришлось труднее. Кому-то достались башни и пророчества, кому-то — трудности с поиском работы, а кому-то — череда плохих любовников. Но участвовали в войне все. В настоящей или персональной, на которой человек сражался с другой страной, группой противников, неудачей или самим собой. Для всех разная, но война была у каждого. Вот кто мы — бойцы. Каждый из нас постоянно за что-то борется. За благополучие, счастье, мир, точку зрения, деньги, безопасность, любовь — да за что угодно. И этот бой длится целую жизнь и никогда не прекращается. Мир охоч до битв, и жажда бóльшего — желание заполучить нечто лучшее и в лучшем месте — никуда не исчезнет.
Над стаей птиц красовалась надпись, напечатанная жирным курсивом: «Измени свой мир».
«Да пошли вы, — подумал Драко. — Пошёл ты на хер, Кракатау».
Тонкие металлические прутья квадратных скоб на деревянном столбе служили лестницей. Контролируя дыхание и по-прежнему сжимая в руке палочку, Драко полез вверх. Он подумал о том, каково это — стоять голым на шестнадцатом этаже, вспомнил ощущение полёта, когда ты теряешься в небе, и полез. Чем выше Малфой забирался, тем сильнее удалялся от всего: от земли, от собственных мыслей, от борьбы. Ледяной металл обжигал кожу, заставляя пальцы терять чувствительность, и Драко несколько раз поскальзывался. Алкоголь постепенно выветривался из усталой головы, а холод отрезвлял и заставлял чувствовать себя живым.
Драко выбрался на площадку и встал так, чтобы оказаться лицом к подножью вулкана. Измени свой мир. Измени свой мир, твою мать. С такого близкого расстояния он мог разглядеть крошечные точки, из которых складывалось изображение. Маленькие цветные квадратики, которые никто не различает издали. Миллионы кусочков, необходимые для того, чтобы сложить целое.
Драко шмыгнул носом, который остался единственным тёплым местом на лице, и развернулся к небу. Простирающийся вокруг тёмно-синий пейзаж, чистый свежий воздух, сводящий грудь холодом. Он коснулся края площадки носками ботинок и сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие так, что те чуть не лопнули.
Он развёл руки в стороны настолько широко, что перестал ощущать единую точку опоры и свой вес. Сердце легко парило в груди. Драко сделал ещё один глубокий вдох, чувствуя, как ветер касается лица, кожи, языка.
Мама, я лечу. Мама, лечу!
Внизу яркие точки городских огней вытянулись в линии. На ночных улицах он не заметил никого, кроме неё. Девчонки, стоявшей под жёлтым фонарем и смотревшей на него снизу вверх. Очень далеко под ним. Она казалось такой маленькой, что он смог разглядеть только кудрявую голову — ветер швырнул вперёд её волосы, его собственная мантия скрывала её плечи. И всё равно, несмотря на то, что Драко её увидел, он мог унестись на миллион миль вверх.
Да, Драко. Летишь!
Свобода. Наконец-то, свобода.
Ирландия, после Башни: 5 лет и 2 месяца
В кабинете его отца было гораздо холоднее, чем во всём остальном доме. Малфою-старшему нравился холод, хотя он никогда не объяснял почему. По державшейся прохладе Драко мог сделать вывод о том, где именно отец пробыл достаточно долго — тот усиливал Охлаждающие чары, если проводил в помещении больше десяти минут.
Между двумя большими книжными шкафами на стене висел неподвижный портрет отца. Под ним стояло кресло на когтистых лапах с подушками кроваво-красного цвета — Нотт уверял, что это темномагический артефакт, способный вытягивать душу. Конечно, это было вранье, но тогда Драко поверил. Он даже набрался смелости и спросил об этом отца, который около четверти часа описывал принцип работы этого кресла, а затем целую минуту убеждал сына туда сесть. Драко чуть не обделался от страха, а отец выглядел донельзя счастливым. Люциус упивался его страхом, но дело было не только в этом. Это был урок. О том, что доверчивость напрямую связана с глупостью.
У Малфоя-старшего имелась одна из самых больших в мире коллекций темномагических предметов. Люциус с юности был заядлым собирателем, любителем и активным пользователем подобных артефактов. Драко очистил от них все свои поместья, по каминной сети сообщив Министерству, чтобы их должным образом вывезли. Это собрание вызывало ощущения, схожие с теми, что порождали отцовские Охлаждающие чары, только гораздо хуже. Внутренности царапало тошнотворное тёмное чувство. Оно ворочалось в голове, и эта зараза чудилась Драко в виде чёрного дыма. Его преследовал специфический привкус. Ему потребовалось два дня, чтобы принять решение, и пять, чтобы Министерство ликвидировало результаты работы отца, который посвятил тридцать два года своему второму любимому хобби.
Драко мог бы распродать коллекцию и как минимум удвоить состояние Малфоев. За это собрание в одном только Лютном переулке он бы получил миллионы. Но душа к этому не лежала — Драко не собирался тратить на это свою жизнь. Он не был самым честным или достойным человеком. Но и в отца он не превратится — он пообещал себе это ещё до того, как оказался в «жирном доме». Он будет другим.
Раздался негромкий стук в дверь, и, обернувшись через плечо, Драко взглянул на посетительницу. Гермиона скрестила руки, словно пыталась согреться, прежде чем шагнуть за порог. Возможно, это сказывалось подсознательное желание защититься.
— Ты уверен, что хочешь это сделать?
— Разве не ты должна убеждать меня, что это хороший поступок? — Драко отвернулся и взял в руки перо.
Чёрное с красным — любимые цвета отца. Все перья, на концах украшенные инициалами «Л.М.», были сделаны на заказ. Малфой-старший никогда не разрешал их трогать. Его отец был самым закрытым человеком, совершенно не терпевшим посягательств на свою собственность. Прикасаться не позволялось ни к одной его вещи. Даже будь это книга, которую он читал, или спинка его стула.