— Ну, а если нет фонаря? — «вот же чудик».
— А луна на что? Да и вообще, когда сугробы — ночью вон как светло и без луны.
Мы добрели до конца парка и повернули обратно по другой аллее. Вокруг всё было в застывших на полпути перьях снега: он падал такой плотной неторопливой пеленой, что казался летящим снизу вверх, а не наоборот.
— Ха, первый раз вижу пацана, который сугробом быть мечтает. Ты точно не бился недавно головой?
«Гусёнок» будто б не слышал вопроса:
— Не хочется быть как все. Вот стану сугробом — буду растения от ветра, мороза защищать, жуков греть. Сугроб — это сила, мощь, ты даже не представляешь какая! — продолжал вдохновенно доказывать он.
— Ой не могу. А весной умирать что ли? — снова подтрунил я.
— А нет ли разницы когда? Сугроб хотя б умирая землю поливает, а ты умрёшь — какая польза? Плюс, не забывай, следующей зимой сугробы возвращаются — вечная жизнь.
— Так то будут совсем другие сугробы. Прошлогодние уже того…
— А вот не факт, круговорот воды в природе никто не отменял.
— Ну послушай, человек — живой организм, с мыслями, процессами, а сугроб — так, водичка, — продолжал я, пиная снег ногой и не веря, что вообще всерьёз это обсуждаю.
Мы снова подошли к лавочке, где я его встретил. Он было хотел повернуть снова в парк, но я остановился, намереваясь уйти домой.
— А человек — не водичка? Просто форма другая, а суть та же, — не унимался мальчишка, то снимая, то надевая синюю потрёпанную перчатку. — А мыслей в ином человеке не больше, чем в сугробе, зато не то что пользы, вреда сколько!
— Ну всё равно человеком быть точно лучше: есть воля, действие. А сугроб никак свою жизнь не направляет: выпал, где выпал, лежит смиренно ждет, когда кто-то в него нагадит.
— Просто сугроб понимает неотвратимость дерьма в нашей жизни. Будто б в мире человека этого нет. Полно! А вот насчет выпал, где выпал: «где родился, там и пригодился» слышал? Люди тоже выпадают, где выпадают, а большинство из них тут же и «лежит» всю жизнь. Да даже если свалил куда подальше, весь такой в белых кедах и асфальте, то деревня-то всё равно с тобой навсегда, вот здесь, — он постучал себе по виску. — Я б так не хотел. Сугроб — свободен и живет как хочет без всех этих условностей, — мальчишка снова громко цыкнул между передних зубов, задумчиво взглянув на верхушки деревьев.
— Ну и дурак! Нельзя ж всерьёз думать, что сугроб — лучше человека. Человек может стать кем угодно! Я точно лётчиком стану, буду везде-везде летать. А ты кем? Дворником? — с издевкой спросил я.
— Как кем? Во даешь! Я с кем битый час разговариваю? — нервно произнес он. — Сугробом я стану, каждой зимой буду к тебе являться. Вот увидишь! Буду прям как ты… — на этих словах мальчик сорвался с места и побежал снова вглубь парка, как мне показалось, по-злому цыкнув напоследок.
— Как я что? — крикнул я вдогонку, желая ещё немного позлить малыша.
Он был от меня уже довольно далеко, но повернулся (потом я много представлял себе этот момент) и крикнул так звонко, что эхо пролетело по заснеженному парку:
— Везде-везде…
Я не успел спросить его имя, и откуда прибыло в наш район такое чудо. Мне было невдомёк, говорил он на полном серьёзе или придуривался. Недолго понаблюдав за его удаляющейся сквозь снежную пелену фигурку, я не спеша побрёл домой. Обдумывая услышанное, я твёрдо решил назавтра вернуться в парк, чтоб доказать несмышлёнышу, что он окончательный и бесповоротный дурак.
Утром мальчика нашли мёртвым. В парке. Он замёрз в сугробе.
Я никому не рассказывал об этой встрече. Тогда это было очень страшно. От ужаса бросало в пот, накатывало оцепенение. Несколько раз я замирал, слыша чьи-то шаги, думая, что сейчас последует стук в дверь. Я понимал, узнай следователи о нашем разговоре, меня затаскают по допросам, заставят снова и снова пересказывать тот вечер и в конце концов прикажут на опознании взглянуть в глаза мертвецу. Как ребенок, коим я и являлся, может уговорить себя пройти через это? Никак. Да и зачем? Никто не знал о той встрече с мальчиком, так должно было и оставаться впредь.
Столичные следователи обвязали парк лентами, допрашивали чиновников, местных жителей. Инцидент был отнесён к несчастным случаям и считался нежелательным для репутации посёлка. Поэтому официальной информации никакой не последовало, будто б не было и мальчика. Поползли слухи, что некий заезжий бабушкин внучок из соседнего поселка, столичный тихоня-ботаник без особых примет, то ли сбежавший от жестоких родителей, то ли от школьных преследователей, решил схорониться в сугробе на ночь, как выживатель из какого-то реалити в качестве доказательства своей стойкости. Короче говоря, всё в кучу, а где правда — поди поищи. Несколько дней все говорили только об этом, а я боялся даже дышать, чтоб не навести подозрений. В сторону парка, конечно же, я даже не смотрел.