Алексей навещал родителей два-три раза в неделю, но затем свободная студенческая жизнь затянула его. Выпивал он наравне со всеми, особо алкоголем не увлекался, но, вот, у родителей стал появляться реже.
В то время он встречался со студенткой из «кулька» — института культуры. Рыжая, почти огненная Анжела была девушкой довольно ветреной, претендентов на её прелести хватало с избытком, поэтому то, что Мохова она в конце концов бросила, было вполне естественным. На её предложение «остаться друзьями» Алексей отреагировал адекватно — повернулся и ушёл.
По опыту своих друзей, уже попадавших в подобные ситуации, Алексей знал, что лучше всего сейчас напиться. Этот пожар в сердце можно было залить только водкой. И случай, бог-изобретатель, не замедлил явиться. Эдик, сосед по комнате, волосатый дагестанец со сломанным носом, позвал его с собой на день рождения «красывий маладой дэвущка», так как его просили прийти с другом.
День рождения отмечали в общежитии швейной фабрики. Общежитие было семейным, поэтому документы на входе никто не спрашивал, да там и вахтёрши не было. Именинница Алёна, девушка Эдика, была крупной женщиной лет тридцати пяти, полноватой, с выдающейся грудью. Алексею предназначалась её подруга Света, девушка не совсем «красывий», но действительно «маладой» — лет на десять моложе хозяйки. Поначалу всё складывалось хорошо — выпивали, веселились, пытались танцевать в маленькой комнатке, половину которой занимал стол. Алексей хотел поделиться своей бедой, хотя бы с тем же Эдиком, но жаловаться, что тебя бросила девушка, и при этом сидеть за столом с другой было как-то не по-мужски.
А потом Эдик напился и стал ревновать Алёну ко всему, что движется. Алёна тоже за словом в карман не лезла. Разгорелся скандал, и Света увела Алексея в свою комнату. Там они ещё выпили и легли в постель.
Разгорячённый Эдик разбил Алёне нос и ретировался после того, как хозяйка, вся в крови и слезах, пригрозила вызвать милицию. Несостоявшийся жених так испугался, что не вернулся в свою общагу, а поехал на другой конец города к товарищам по диаспоре в надежде пожить там некоторое время — мало ли что.
Света, далеко не красавица, решила не выпускать из рук привалившее счастье. Она взяла в поликлинике больничный и занималась только Алексеем: кувыркалась с ним в кровати, готовила ему разнообразные блюда, бегала за водкой и сигаретами.
А Алексей не мог забыть Анжелу. Во время секса со Светланой он закрывал глаза и представлял тело своей рыжей бывшей. Но открывать глаза всё же приходилось, и поэтому он пил, причём много и методично. Свету же это устраивало — лишь бы не уходил.
Так продолжалось две недели, а потом Алексей вспомнил, что на дворе — декабрь, что приближается сессия, а он к ней совершенно не готов. Он посмотрел на некрасивое лицо Светы так, словно впервые увидел.
«Что я здесь делаю? — подумал он, глядя на совершенно чужую женщину. — Пора сваливать отсюда».
И он ушёл.
А потом случилось то, что случилось.
Сначала Алексея удивило, что вахтёрша общежития баба Валя странно на него посмотрела, когда он заходил к себе.
— Добрый день, баб Валь, — сказал он и улыбнулся. — Что-то не так?
— А тебя отец искал, — ответила она, всё ещё глядя на него так, будто перед нею неожиданно появилось привидение.
— А зачем, вы не в курсе?
— Нет, — сказала вахтёрша и, словно чего-то смущаясь, отвернулась.
— Я позвоню?
— Да, милок, конечно, конечно…
Баба Валя подвинула телефон ближе.
Отец снял трубку после третьего звонка.
— Алексей? Ты где?
— В общаге, па. Что-то случилось?
— Приезжай… Сейчас…
Алексей положил трубку и увидел, что баба Валя плачет.
…Отец пил водку на кухне. За всю жизнь такого никогда не было. Отец вообще не пил, тем более в одиночестве.
— Бать?
Отец поднялся, подошёл вплотную к сыну и влепил ему пощёчину.
— За что, па?
Тот не ответил, вернулся к столу, достал ещё одну рюмку, налил в обе, сел за стол.
— Выпей.
— Что-то случилось?
— Пей.
— А мама где?
— Пей, сказал!
И только сейчас страшное, то, о чём нельзя и подумать, начало понемногу проникать в его мысли.
— Что-то с мамой?
Отец сжал челюсти, потом вдруг уронил голову на руки и громко зарыдал.
— Мама… Тани больше нет… Нет…
Что было дальше, Алексей помнил плохо. Позже ему рассказали, что три дня он сидел в углу и шептал: «Мамы больше нет»…