Чойбалсану удалось поступить в школу телеграфистов. Порядки здесь были дикие: учеников били палками, не кормили, всячески измывались над ними. Занятия проводились от случая к случаю.
Чойбалсан был возмущен. Самообладание покинуло его.
— С нами обращаются, как со скотами, — заявил он чиновнику, ведающему школой. — Мы требуем навести порядок в школе и с уважением относиться к ученикам.
На чиновника будто плеснули кипятком:
— Большевик!.. Чумной сарлык… Вон, вон отсюда!..
Так Чойбалсана исключили из школы телеграфистов. До революции в Монголии было еще далеко, а час встречи с великим другом Сухэ-Батором еще не настал.
И все же перемены в Монголии были. Это угадывалось по всему. Из России хлынул поток беженцев: белогвардейские офицеры, помещики, сибирские капиталисты, бурятское и русское кулачество. Они наводнили Ургу, проклинали советскую власть и большевиков. Араты встречали их хмуро. Эти беглые толстосумы вели себя в Монголии, как хозяева, покрикивали на уртонщиков, били, если ямщик медлил. Они торопились так, словно за ними гналась стая злобных демонов. Некоторые, передохнув в Урге, катили дальше, в Калган. Тракт стал серым от крытых арб-мухлюков. И чем больше злобствовали беглые офицеры и богатеи, чем больше они клеветали на советскую власть и большевиков, тем суровее становились лица кочевников. Араты понимали: советская власть борется с угнетателями и защищает бедных. Там, в России, рабочие и крестьяне, такие же, как сами араты, отобрали землю у помещиков, фабрики у капиталистов, а родственный бурятский народ получил такие же права, как и русский народ.
В ноябре 1917 года установилась советская власть в Минусинске, а в январе — феврале 1918 года Советы утвердились в Забайкалье, в городах и селах на русско-монгольской границе.
Над крышами домов русской колонии в Урге заалели флаги. Рабочие и низшие служащие собрались вновь для выборов демократического самоуправления. Было написано приветствие Советскому правительству. Рабочие приветствовали социалистическую революцию и клялись в верности ей.
Бывший царский консул ринулся во дворец богдо-гэгэна. Хан понял, что оставаться безучастным к внутренним делам русской колонии больше нельзя. Срочно были вызваны надежные войска. Демонстрацию разогнали. В то время участились выступления аратов против своих князей. Это была борьба против огромного количества повинностей и податей. Слухи о пролетарской революции в России доходили до самых глухих кочевий.
Но Сухэ и Чойбалсан понимали: нужно время, чтобы великие освободительные идеи Октября завоевали массы обездоленного монгольского народа; потребуются годы упорной работы, прежде чем в монгольских степях расцветет красный цветок революции.
На фоне великих событий последних лет все остальное казалось маленьким, недостойным внимания. Даже назначение автономным правительством Хатан-Батора Максаржаба на пост военного министра не произвело на Сухэ большого впечатления. Всех героев, кроме Аюши, прочили в военные министры. Максаржаб взял с боем Кобдоскую крепость, разгромил последнего маньчжурского амбаня Гуй-фана. Теперь Максаржаб был военным министром автономной Монголии. Но приход Хатан-Батора к руководству войсками вскоре оказался и на судьбе Сухэ.
В 1918 году приказом Хатан-Батора Максаржаба самый способный младший офицер Дамдины Сухэ был назначен командиром пулеметной роты. Максаржаб рьяно взялся за перестройку армии на европейский лад. Он знал, что китайское правительство Дуаня рано или поздно постарается прибрать Монголию к рукам, и готовил врагу достойную встречу. При дворе Максаржаба по-прежнему ненавидели, но он был самым искусным военачальником, твердым, решительным защитником нации. Командование армией он принял на себя, с презрением относился к своему заместителю, а вернее соглядатаю, подосланному правительством, князьку Баяру. Баяр путался в ногах, доносил, пытался отменять приказы военного министра. Это был мелкий завистливый и бездарный человек, мечтавший, как бы спихнуть Максаржаба и самому занять его пост. Свою ненависть к Максаржабу он переносил и на любимцев военного министра. Командир пулеметной роты Дамдины Сухэ был отмечен военным министром, и Баяр сразу же возненавидел Сухэ, этого голодранца, вожака цириков.
Организация периферийных, или худонских, войск, вооруженных луками и стрелами, пиками и мечами, фитильными и кремневыми ружьями, уже давно пришедшими в негодность, оставалась все такой же, как и при маньчжурах. Каждый хошун делился на сомонные ведомства по сто пятьдесят юрт или семейств, обязанных выставлять на случай войны сто пятьдесят всадников. Сомонами-эскадронами командовали сомон-зангины, в помощь которым выделялись один офицер и шесть унтер-офицеров. Каждые шесть сомонов-эскадронов составляли кавалерийский полк. Это была архаическая организация, и Максаржаб мечтал ликвидировать ее, создать регулярную армию, но на каждом шагу натыкался на сопротивление высших лам и нойонов. Максаржаб торопился до выступления китайцев сделать монгольскую армию крепкой, спаянной, боеспособной. А в том, что китайцы нападут, он не сомневался.