Верхнеудинск считался первой временной столицей Дальневосточной республики. Советы там отсутствовали. Город был переполнен иностранными и белогвардейскими шпионами. ДВР, как демократическое государство, было создано под руководством большевиков совсем недавно, в апреле этого года. В марте освободили Верхнеудинск, а в мае Советская Россия уже признала правительство ДВР как правительство всего Дальневосточного края. Фактически власть этого правительства распространялась лишь на Прибайкалье. В Чите по-прежнему сидел атаман Семенов, Приморье находилось в руках областной земской управы, претендовавшей на роль центральной власти всего Дальнего Востока. Островком, где укрепилась советская власть, была Амурская область.
В. И. Ленин писал тогда: «Обстоятельства принудили к созданию буферного государства — в виде Дальневосточной республики… Вести войну с Японией мы не можем и должны все сделать для Того, чтобы попытаться не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее, потому что нам она по понятным условиям сейчас непосильна».
Части 5-й армии, вступив весной в Иркутск, чтобы не столкнуться с японцами, приостановили продвижение на рубеже озера Байкал. Таким образом, в Иркутске была советская власть, а в Верхнеудинске буржуазно-демократическая форма правления. Созданием ДВР была обеспечена длительная передышка на Восточном фронте, необходимая для мобилизации новых сил. ДВР, по существу, проводила советскую политику, руководство этой политикой осуществлялось через назначенное из центра Дальбюро ЦК РКП (б), непосредственно подчинявшееся ЦК РКП (б).
На рассвете пароход сильно загудел, и от этого гудка было задремавший Сухэ-Батор проснулся. По палубе среди поднимавшихся пассажиров ходили матросы. Солнце встало, и река засеребрилась. Сквозь дымку на правом берегу проступали очертания большого города. Часа через три, когда пароход приблизился к городу и остановился посреди реки, к нему подошел катерок. По трапу поднялись бойцы Народно-революционной армии ДВР. Они проверяли документы, осматривали вещи пассажиров и ощупывали их одежду. Сороковиков что-то сказал командиру, и монгольскую делегацию наряд обошел стороной.
Пароход причалил к пристани. Увлекаемый пассажирами, Сухэ-Батор побежал по узким мосткам и сразу же попал в объятья Чойбалсана. Перебивая друг друга, они заговорили на родном языке, но опомнились и замолчали.
— Едем в гостиницу!
День промелькнул незаметно. Но и ночью они не могли заснуть: так велика была радость встречи.
— А я решил, что тебя сразу же схватили гамины! — говорил Сухэ-Батор.
— Я уступил это неприятное дело тебе, — отшучивался Чойбалсан. — С моей поездкой вышло не все гладко. Через границу перешел хорошо, а вот дальше начались неприятности. До Верхнеудинска добрался, и тут меня замели бойцы Народно-революционной армии. «Почему бежал из Монголии?»— и тому подобное. Стал я пробиваться к правительству ДВР. Добился своего. Приняли меня. Выслушали. Как будто поверили, но не совсем. «Может быть, вы вовсе не тот, за кого себя выдаете. Подождем, когда подъедут остальные делегаты с письмом…» Строгий здесь народ. А наше дело считается особо секретным. Формально правительство ДВР держит нейтралитет. Как иначе обманешь врагов?
Через несколько дней ночью зашел Сороковиков, и они направились на окраину города. В комнате» оклеенной обоями, их поджидал моложавый человек в военной гимнастерке. Это был член правительства Дальневосточной республики. Разговор продолжался не более получаса. Член правительства попросил перевести текст обращения к Советскому правительству, затем сказал:
— Нужно немедленно ехать в Иркутск. Мы поможем благополучно добраться. Вам уже отведен специальный вагон. Не теряйте времени, через два часа поезд уходит…
Делегация прибыла в Иркутск. Здесь были уже другие порядки. По улицам с песнями маршировали красноармейцы, повсюду полыхали алые флаги. Делегатов разместили в правительственном доме. Обращались с ними предупредительно. Водили в столовую, в кино.
Запросто зашел председатель управления делами Дальнего Востока, он же представитель Восточного отдела Коминтерна Купон, веселый, общительный мужчина с тонким, худым лицом. Он пригласил делегатов к себе, угощал их чаем и печеньем, неторопливо толковал о делах.
Сухэ-Батор рассказал, с каким трудом удалось поставить печать богдо-гэгэна. Купон развеселился:
— Печать вашего правителя нам не нужна. Нас интересует мнение представителей монгольского народа. Ваш богдохан не лучше и не хуже других ханов и правителей. Он заботится только о своей выгоде, добивается лучших условий для эксплуатации народа. Советское правительство хочет слышать голос Монгольской Народной партии. Печать партии на обращении народа к Советскому правительству значит неизмеримо больше, чем печать любого хана.