Она замолчала, не договорив. В зал вошло несколько человек. Среди них Дина увидела высокого мужчину в куртке с «молниями» — это был ее спаситель.
Энтин оторвался от плова.
— Увидели знакомого? — Он обернулся.
— Показалось, — сказала Дина, переводя дыхание.
— Значит, к вашему брату мы заворачивать не будем? — переспросил Энтин, снова склоняясь над тарелкой.
— Да, не будем терять времени, — подтвердила Дина. — По дороге все обсудим. Завтра я должна сдать статью в набор.
Глава пятая
Шанин проснулся с той же озабоченностью, с какой уснул вчера, получив письмо от дочери. Не поднимаясь с постели, взял письмо со стола и перечитал, наверное, в десятый раз: «Папа, я получила от тебя после нашей встречи в Москве четыре письма, а мама ни одного. Она очень переживает, хотя старается не показывать этого, и бабушка тоже. Почему ты ей не пишешь»? Лена просила разрешения приехать, она соскучилась по отцу. Как и вечером, Шанину захотелось позвонить дочери, сказать, что он ее ждет, будет счастлив увидеть, сделает все, чтобы ей было хорошо в Сухом Бору. Ни к кому на свете он не был так привязан, как к дочери.
Шанин отложил письмо, встал, начал одеваться; движения были замедленными. Он понимал, что рано или поздно ему придется посвятить Лену в свои отношения с женой. Он давно принял решение сделать это, когда дочь станет взрослым человеком, когда она сможет все понять правильно. Может быть, это время уже пришло, но что-то в душе Шанина протестовало против объяснения с дочерью. «Я напишу, что мои письма предназначаются и для нее, и для матери, и для бабушки, это ее успокоит».
Он шагнул к окну и застыл, захваченный открывшейся его глазам картиной. Почти до синей стены заречного леса простиралась водная равнина. По ней медленно плыли льдины. Под окнами дома льдины двигались величаво и торжественно, миновав его, снова уменьшались в размерах, уходя на запад. У Рочегодска льдины повернут на север, а потом проскользнут под фермами железнодорожного моста, построенного в начале войны Синевым, человеком, который встал между ними, Шаниным и Анной, и который стоит между ними по сей день. О нем Шанин должен бы рассказать дочери, но не может.
Он смотрел на реку и вспоминал, как они стояли с Синевым на берегу этой реки, через которую за четыре месяца предстояло перебросить пятипролетный железнодорожный мост. Такие мосты строят годами. «Мне стоило титанических усилий разыскать в саперном батальоне вас, лучшего моего ученика. Мне так нужен надежный помощник, а вы даже не верите, Шанин! — говорил Синев. В его глазах было разочарование и обида. — Ну что же, будете осуществлять мои идеи. Надеюсь, на это вас хватит». И Шанин был исполнителем, только исполнителем. Синев сам разработал технологию бетонирования быков, сам составил график непрерывного «челнока»; от сарая, где замешивался горячий бетон, сани-самосвалы конструкции Синева спускались к кессонам и, сбросив бетон, сразу же возвращались назад. Менялись люди, менялись лошади, ритм оставался неизменным.
Синев у прямого провода с Москвой. Его спросили, будет ли готов мост к концу мая: из Заполярья выходят эшелоны с углем. Синев медлит с ответом. «Эшелон угля — это вооружение для полка. День без угля — это полк без оружия. Ваш ответ будет известен товарищу Сталину. Отвечайте!» — доносится до Шанина голос из селектора. «Задержки не будет, можете сказать это товарищу Сталину», — говорит Синев. «Что вы делаете, Константин Федорович! — почти кричит Шанин. — Нам нужна отсрочка на период ледохода, на весь паводок, просите отсрочки!» У Синева набухают синие вены на висках, он смотрит на Шанина тяжелым взглядом. «Три недели отсрочки — это минус три дивизии. Надо обогнать ледоход. «Челнок» — на четыре смены. Самосвалы на галоп в обе стороны. Займитесь!»
Синев резко изменился в ту зиму. Когда он преподавал в институте, его любили за мягкость характера и деликатность, ответственность за строительство моста сделала его жестким и категоричным. Он приглашал инженеров на летучки по техническим и организационным вопросам, и здесь можно было спорить с ним, возражать, но после того как решение было принято, в отношениях Синева с подчиненными существовал лишь тон приказа. Для Шанина исключения не делалось. В то утро неожиданно потеплело, и Шанин понял, что с часу на час лед тронется. Продолжать гонять «челнок» означало рисковать жизнью людей. Шанин пошел к Синеву просить разрешения прекратить бетонирование. Синев выставил его из кабинета: «Я отстраняю вас, Шанин. Через час получите приказ».
Прошло более четверти века, но Шанин не знает точно, почему Синев поступил так с ним тогда, и никогда не узнает. Это может знать только один человек на свете — Анна. Но Шанин никогда не спросит ее о Синеве, а сама она никогда не заговорит о нем.