Директор взъелась, стала Марине угрожать, но Марина наотрез отказалось уйти.
-- Хорошо же, -- прошипела директор, холёная старуха с лицом сорокалетней ухоженной женщины - слух ходил, что директор делала "пластику" по многу раз на все части тела. Ходила она еле-еле, по-старушечьи передвигая ноги, на походку пластическую операцию, ведь, не сделаешь. - Хорошо же. Ты сама из школы сбежишь. Я устрою тебе весёлую жизнь.
Она собрала седьмые-девятые классы в актовом зале, выставила Марину на сцену. Марина чувствовала на себе сотни взглядов. Но Марина гордилась своей внешностью, даже следователь назвал её красавицей, она ещё прямее выгнула спину, ещё выше подняла голову: она сейчас над всеми, над этими богатенькими тупыми придурками-тюфяками.
Директор долго втирала что-то, зачитывала цитаты из "дела". Но после разбирательства в кабинете с вымпелами, это тоже было совсем не страшно. Тут на линейке не было ни Сони, ни Сониной мамы, ни её, Марининой, мамы. Ни Елены Валерьевны, ни директора спортшколы...
Киса не стал провожать её в этот день после уроков, он был удручён, Марина видела, что он переживает, на его красивом повзрослевшем за лето лице как будто был нарисован огромный вопросительный знак, а взгляд говорил: как же так? что же это?
На следующий день после уроков он, как ни в чём не бывало, взял Маринин портфель, пошёл провожать.
-- Зачем ты девчонку-то била?
-- Это враньё. Поклёп, -- сходу заявила Марина.
-- Да ладно. Синяки-то есть
-- Гематомы, -- Марина издевательски растягивала звуки. - Это не я. Это Варя Калоева. Девчонка из моего номера. Она мне завидовала, я же в лагере капитаном была, вот и свалила на меня всё.
-- Зачем ты, Марина? - Киса остановился у перехода через дорогу. Люди шли, давно горел зелёный человечек, мигали, убывая, зелёные цифры... Кто-то толкнул Марину в плечо, кто-то сказал: "проход загородили, молодёжь"... ручейки пешеходов, обплывали их.
-- Говорю же: это гон. Бред и гон, Валера. Я же - капитан. Я, наоборот, команду сплачивала. Мы второе место на турнире заняли. Если бы ругались, то проиграли бы.
-- Да ладно, -- сказал вдруг презрительно Киса. - Что ты врёшь, Марина! Какой ты капитан? Ты же по боковой линии бегаешь.
-- Ну да: я была крайней, а потом стала полусредней...-- Марина чувствовала, что Киса ей ужасно нравится. С ним ей ничего не страшно, пусть вся школа на неё косо смотрит. Главное - Киса, Кисель, Валера Киселёв - с ней, при ней; и до дома пусть непременно провожает!
-- Да какой полусредней? Какое второе место? Я же видел, как ты играешь!
Марину как громом вдруг поразило.
-- Ты был весной на играх?
Киса молчал, взгляд его был холоден, паутина брезгливости окутала его.
-- Да. Я был на играх. Я знаю, что тебя зовут Лапша. Ещё пацан рядом здоровый такой, огромный, белобрысый, сидел рядом на трибунах и смеялся над тобой: Лапша, Лапша.
-- Это мой парень! - вдруг сказала Марина. Она прокричала это на всю улицу: Зачем? Зачем? Она сама не знала зачем.
-- Да, да. Твой парень.
-- Бы-ыл, -- замялась Марина. - Она посмотрела на Кису преданно, как самая последняя подхалимажнецкая собака. - Я тебе правду говорю, Валера. Я в лагере была капитаном, Маша, наш капитан, не поехала в лагерь. - Марина поморщилась. - У неё, прикинь, пятнадцати тысяч не нашлось. -- А мелкая Сонька такая стукачка, чуть что, жаловаться тренеру бегала, ну и мама её тоже стукачка... Два сапога пара, как говорится.
-- Но на линейке прочитали, что она двухтысячного года. Младше же тебя. На игре я не видел мелких.
-- Да в том-то и дело. Она знаешь, какая. Рассказывала, как в школе только с семиклассниками дружит, а сама в началке ещё. И курить с ними ходит, и с уроков сбегает, придёт в школу и тут же с ними - гулять...Вот тебе и мелкая, она акселерат, гигантизмом больна. И на меня поклёп возвели.
Киса со вздохом поднял Маринин рюкзак, они молча перешли по переходу, встали на остановке. Потом, молча, ехали на автобусе. Киса о чём-то думал. У подъезда Киса спросил:
-- А правда что у тебя селезёнки нет?
-- Откуда ты знаешь? - вздрогнула Марина. Был прекрасный октябрьский день. Один из тех дней, которые Бунин описал в своих "Тёмных аллеях", им Авлевтина Ивановна зачитывала на уроке. Жарко, красные клёны, липы, жёлтые лиственницы, прохожие с виноградом в кульках и арбузами подмышкой и конечно с антоновскими яблоками, ароматными и безумно вкусными...
-- Да в закрытой группе вконтакте скан протокола кто-то выложил.
Марина потеряла самообладание и сказала:
-- Да. У меня нет селезёнки. Я как Чехов.
Киса не понял юмора, да он и не собирался его понимать, лицо его поскучнело.
-- Значит, ты инвалид? А как же тебя в секцию взяли?
-- Нет, я не инвалид, -- горячо стала уверять Марина. - Я здорова. Просто органа нет.
-- Теперь ясно, почему ты злобная такая. Больные всегда злые. У меня бабка, пока не померла, всех так изводила. Больные здоровым завидуют и мстят им просто за то, что они здоровы.
-- Да нет же, Валера. Нет!
Марина понимала, что Валеру нельзя отпускать от себя. Он красив, он хороший, он прекрасный. Марина протянула руки, неловко попыталась обнять его. Он отстранился, сунул ей в вытянутые руки рюкзак, грубо сказал:
-- Всё. Прощай.
-- В смысле?
-- В прямом смысле.
-- Ты меня не любишь?
-- Разве я когда-нибудь говорил, что люблю?
-- Нет. Но мне так казалось, -- Марина захлопала невинно глазами, она прекрасно понимала, что надо сделать всё возможное.