Annotation
...И тут старый китаец шевельнулся. Я машинально оглянулся на него и вздрогнул - на меня исподлобья, словно из узких амбразур, смотрели маленькие щелочки глаз...
Эс Сергей
Эс Сергей
Суховей из поднебесья
Суховей из поднебесья.
Странная фраза - не правда ли?
Впрочем, она не совсем точна. Это приблизительный перевод одного восточноазиатского изречения, которое по законам, неведомым европейцам, имеет еще и второй смысл, означающий "урок хунвейбина". В таком виде - как "Суховей" - она вылепилась в моей голове после долгой и странной беседы. Вылепилась как итог длинного несвязного, точнее сказать, так до конца и не связавшегося в моей голове рассказа старого-престарого китайца.
Удивительная штука - общение. Каждый живущий рядом ли с нами, далеко ли от нас проносит в себе бездонный мир. Он несет в себе его бесконечность, холит, кормит, питается ею сам, и никак через свою оболочку ее не раскрывает. Он проживает с ней долгую или короткую жизнь, умирает с ней, и... никто так и не узнаёт об ушедшем в никуда огромном мироздании.
Но иногда случаются часы, когда человек неожиданно приоткрывается, и его внутренний мир становится немножко доступным. Когда это бывает? Очень и очень редко. И, самое удивительное, что иногда для этого нужны какие-либо стесняющие обстоятельства. Например, длительное совместное пребывание с этим человеком в замкнутом пространстве. Скажем, долгая поездка в купе вагона.
Ехали со мной в таком купе два китайца. Один: средних лет, полноватый, пышущий здоровьем и оптимизмом. Другой: дряхлый старик. Его даже описывать не надо - дряхлый, он и есть дряхлый. Худой, с погасшим взглядом, отсутствующим выражением лица и поначалу практически не разговаривающий. Как быстро выяснилось, это были внук и дед. Ехали мы по нашей России-Матушке. Покачиваясь под мерный стук колес, плыли по сибирским просторам в направлении столицы нашей Родины - Москвы. Внук оказался коммерсантом, и, судя по обильно источаемому самодовольству, вполне себе успешным. Он ехал в Москву по своим делам, а дед зачем-то зацепился за ним, совершая поездку по северной стране просто так. Внук мог бы добраться до Москвы самолетом, но дед захотел на поезде - чтобы своими глазами посмотреть на пустую по китайским меркам страну.
Мои попутчики свободно общались на русском и поэтому мы скоро разговорились. Правда, поначалу беседовали только с внуком. Поговорив о его бизнесе, перешли, как это часто бывает в разговорах настоящих мужчин, на глобальные мировые вопросы. Я не мог не заговорить о том, что китайские товары практически заполонили весь мир. Китаец от моих слов просто засиял от удовольствия. Какие эмоции при этом овладевали дедом, я не видел. Он сидел молча у окна и совсем не смотрел в нашу сторону. Не оглядывались и мы на него.
Заговорили о сильных мира сего -- об Америке, Китае, России. Причем, Россию к сильнейшим причислил мой собеседник. И как ни приятно было слышать такое от иностранца, я внутренне расстроился: очевидно было, что это прозвучало лишь как вежливый ответ на мой реверанс в сторону китайских товаров, и для меня похвальба стала еще одним напоминанием об утерянной мощи былой сверхдержавы.
На некоторое время я даже замолчал, отвернувшись в окно. Там колыхались бескрайние просторы той самой державы. Не помню, о чем я думал тогда, - наверное просто слушал ритмичный перестук колес, который будто рассказывал нам о силушке, дремлющей в этих полях, о том, что пока только в ней - спящей - теплится огонек нашей национальной гордости. Почему-то вспомнился знаменитый эпизод из фильма "Брат-2", где главный герой говорит американскому бизнесмену фразу, ставшую у нас популярной. И хотя она совсем не вязалась с тем, что я ощущал в тот момент, тем не менее я проговорил ее вслух.
- В чем си-ла аме-рика-нец?... - непроизвольно отчеканил я под колесный набат. - В день-гах?... Нет... в прав-де!
Не знаю, почему я вспомнил эти слова. Быть может, потому, что они стали для нас неким болеутоляющим рефреном, не дающим угаснуть нашей последней надежде на поднятие с колен, а может и потому, что хотелось хоть что-то сказать в пику бахвальству преуспевающего в деньгах китайца. Но... неубедительно прозвучало, натянуто...
И тут старый китаец шевельнулся.
Я машинально оглянулся на него и... вздрогнул - на меня исподлобья, словно из узких амбразур, смотрели маленькие щелочки глаз.
- Да, - сказал он, - сила Америки в деньгах, деньги - это ложь, ваша сила - в правде. Но не обманывайте себя: ни ложь, ни правда - не настоящая сила.
Я с удивлением остановился на нем взглядом.
Молодой китаец вдруг расхохотался.
Он угловато двинул в мою сторону ладонью.
- Ну вот вы и зацепили деда, - смеясь, проговорил он. - Сейчас он вам про силу-то расскажет.
Дед, не обращая на него внимания, продолжал смотреть на меня немигающим взглядом.
- Обман и правда, - растянуто проговорил старый китаец, - это только игра... не сила...
Внук встал и полез в карман висящего на крючке пиджака за сигаретами.
- Деда вам многое может рассказать, - со смешком бросил молодой.
- Как вы думаете, - он перешел на заговорщический шепот, - кто перед вами?
Я с удивлением перевел взгляд на него и вновь на старого китайца. Впрочем, выдерживать немигающий взгляд узких щелочек-амбразур было тяжеловато.
- Перед вами, - покидая купе, проговорил внук, - хунвейбин... Бывший... правда...
Грохот закрываемой двери, от которого я непроизвольно вздрогнул, перекрыл его смех.
Оп-па!
По спине пробежали мурашки. Вспомнилось всё прочитанное и услышанное однажды о китайской "культурной революции" в шестидесятых годах, о погромах и убийствах...
Старый китаец продолжал сидеть не двигаясь.
- Сила не знает игры, - проговорил он, когда мы остались одни. - Она не действует ни по правилам, ни против правил. Она не знает правил.
На некоторое время мы замолчали. Китаец перевел взгляд на окно. Я почувствовал себя неуютно. Захотелось встать и выйти вслед за молодым. Сосед сидел словно ссохшаяся мумия - воскресшая из затхлой древности и теперь неотрывно смотрящая куда-то за горизонт - будто в далекие ушедшие века.
- Ложь, - изрекла мумия, - имеет видимость мощи, но под ней скрывается прогнившее нутро, а Правда с годами превращается в окостеневшую догму.
Именно так! - "Ложь" и "Правда" я неслучайно написал с больших букв, чтобы передать, с каким нажимом были сказаны эти слова.
Все еще находясь в замешательстве, я вслед за стариком повернулся к окну. Некоторое время мы просидели, как два изваяния, неподвижно смотрящие на кружение изгибистых полей.
Хунвейбин! Я переваривал свое новое неожиданное соседство. Мысли скакали подстать проносившимся за окном одиночным деревьям. Я не знал, как вести себя - спорить ли с таким соседом или пропускать мимо ушей его слова?
Но плывущий ландшафт и мягкое покачивание вагона делали свое дело, они постепенно успокаивали мысли, приводя их в порядок.