- Ну помолчи ты, ради Христа! – потребовал Порох. – А то, клянусь, выкину из машины к чёртовой матери!
- Есть ещё Порох! – восхищённо воскликнул Привоз. – Одно нехорошо – невры! Так говорил мой кишинёвский дядя Амадей: невры! Вам, господин Порох, нужно кушать яблочный кисель. В яблочном киселе крахмал и железо, а такая гремучая смесь укрепляет невры. Но может случиться понос. Спросите у кого хочете. Особенно после кислого молока. Так шо делаете выбор. Крепкие невры и жидкий стул или…
Сачок сидел рядом с Привозом, на переднем сиденье. Он обернулся к нам.
- Может, его придушить? Я справлюсь одной рукой.
- Ну ты, дирижёр! – прикрикнул на него Привоз. – Держи свою клешню при себе, а то вырву с корнем - и тебе нечем будет теребить своего дружка.
- Ладно, хватит базарить, в натуре! – приказал я. – Скоро нас ожидает… неизвестно что. Не знаю, как вам, а мне нужно настроиться.
- Брось, бугор, пове…
- Закрой фонтан, я сказал! До тех пор, пока не приедем – все умерли!
Мы подъехали под утро, около пяти.
- Вон их дом! – указал Сачок.
- Мать вашу! – крикнул я. – Туши фары! Глуши мотор! – Я схватил Сачка за шею. – Ты мог заранее предупредить?
- Ты сказал молчать.
Я в сердцах сплюнул и показательно вздохнул.
- Ох, мля!.. Ну и командочка!.. Ладно, выгружаемся. Дверьми не хлопайте!
- Не ссы, бугор! В такое время спят даже самые страшные грешники.
- Да? Тогда интересно, почему ты, сука, бодрствуешь?
Мы вылезли из машины. В ста метрах от нас в окружении высоких «корабельных» сосен стоял мрачный дом. К нему вела извилистая, едва заметная тропа.
Ночь была светлой. То ли благодаря надкусанной серебряной луне, то ли из-за уже приближающегося рассвета.
Я задрал голову вверх и уставился на краплёное многочисленными звёздами небо. Подождал, может, упадёт какая из них. Нет, ни движения, ни мерцания, ничего. Казалось, всё вокруг замерло в ожидании наших действий.
- Ну что, босота, с Богом! – я оглядел своих бойцов. – Ну! Давайте все к дому. Без шума!
Приблизившись к дому, мы заняли позиции. Достали стволы. Я присел у двери и кивнул Сачку. Он постучал. Как по мне, слишком быстро, почти сразу мужской голос, абсолютно не сонный, спросил:
- Кто?
- Мирон, это я. Сачок.
- Ёдрить! Ты как добрался к нам?
«На такси», - прошептал я Сачку, но тот, видать, не услышал.
- Всю ночь до вас шёл. У меня важная информация. Отворяй.
Придурок!
- Ты думаешь, я мотора не слышал?! – заорал Мирон. Один за другим раздались три выстрела. Пули пробили дверь и вошли в грудь Сачку. – Атас, братва! Сачок-сучара лягавых привёл!
Потом раздался треск разбившегося стекла. И автоматная очередь стала щедро поливать окрестности.
- Бугор, шо ты скажешь за наше положение?
- Оно не безнадежно, - отозвался я.
- Ты оптимист, Угрюмый.
- Да, мля, я угрюмый оптимист!
Отбежав на несколько шагов, я упал на землю. И выстрелил на звук автомата.
На крыше дома я разглядел чердачное окно. Я указал на него Пороху. Тот кивнул и довольно лихо стал взбираться по стене на крышу. Желая отвлечь внимание на себя, я вскочил и шмальнул раза три-четыре по окнам. Автомат умолк. Неужели я попал?.. Но через пару мгновений автомат ожил. Я снова прильнул к земле. Приполз Привоз.
- Мать моя женщина! Мне есть шо сказать этим людям за гостеприимство!
- Привоз, животное! В доме, блядь, пять окон! Чё ты тут ползаешь, тварь? Обогни дом и луканись в окно!
- Так а я за шо? Я поползу тудою, а ты стреляй!
- Ты, падла, не учи жить!
- Так я пополз?
- Шуруй давай!
Я приподнял голову, посмотрел на дом. Пороха нигде не было видно. Должно быть, он уже проник внутрь.
В этот момент сквозь автоматную очередь прорвался пистолетный выстрел, вслед за ним ещё один. Автомат захлебнулся и затих. В наступившей тишине прозвучал ещё один выстрел. И ещё один, и ещё… А дальше – ни звука! Тишина… Я слышал только стук собственного сердца.
Я зыркнул на Привоза, он на меня.
- Шо творим?
- Ждём, - ответил я.
- Чего?
- Заткнись!
- Не понял?
- Засохни!
В томительном ожидании прошло минут пять-десять. Со стороны дома по-прежнему не доносилось ни звука.
Хотелось курить.
Светало.
Прошло ещё пять минут. Подул лёгкий тёплый ветерок. Пустил волну по траве. Запели птицы. Вначале робко, а затем разошлись по полной. Какой-то долбодятел мелкой дробью застучал о ствол совсем неподалёку.