На Чапем-Хай-стрит толпа зевак к тому времени уже включала в себя бомжа с безумным взглядом, двух хихикающих школьниц, полицейского и еще одну троицу, которую этот балаган переманил от уличного музыканта с другой стороны улицы. Одновременно Эмма и Джо повернулись друг к другу и взорвались хохотом.
— Мы что, в Амстердаме? В районе Красных фонарей? — спросила Эмма.
— Да. Усаживайтесь поудобней, вашему вниманию предлагается небольшой телебордель.
— Что вы еще хотите от меня?
— Простите?
— Чтобы оценить софу. Нужно мне делать что-нибудь еще? Или просто сидеть здесь?
— Ну… что ж… вам нужно стать… стать кем-то, с кем бы я мог сидеть на софе… — его светло-голубые глаза сузились в притворной серьезности.
— И-и-и?..
— Стать кем-то, с кем бы я мог сидеть в уютном доме и смотреть телевизор всю ночь напролет…
— Стать… подружкой?
— Ну, типа того.
Эмма подтянула коленки, сев на подушку с ногами, и подперла большим пальцем подбородок. Джо заметил, что шнурки на ее кроссовках, слишком длинные, были завязаны на четыре огромных узла.
— Оʼкей, — сказала она, махнув рукой в сторону окна. — Что там еще идет?
— А?
— Я не хочу смотреть это. Я терпеть не могу документальных фильмов про обывателей.
— А, да. Точно, — сказал Джо, недоумевая, как он оказался в такой глупой ситуации. — Э-э-э… А где пульт?
— Откуда я знаю. Поищи его сначала у себя, перед тем как меня спрашивать.
Джо улыбнулся:
— А вы уже с кем-нибудь живете, позвольте спросить?
— Не выходите из роли, — прошептала Эмма, затем сказала в полный голос: — Что бы ты хотел на ужин? Я могу приготовить макароны, или мы можем заказать готовые блюда из ресторана…
— А… ну да… может быть, чуть позже я бы не отказался от китайской кухни.
— Оʼкей.
Снова повисло молчание. Джо запаниковал, зная, что не сможет продолжать эту импровизацию долго, и беспомощно посмотрел на Эмму. Та ему подмигнула.
— Оставьте ухо в покое, — снова шепотом произнесла она.
Джо одернул руку вниз и покраснел.
— Мы, похоже, что-то упустили, — продолжала она после задумчивой паузы.
— А?
— Я хотела спросить, мы сразу начнем с семейного очага? Сразу перейдем к уютному просиживанию перед экраном ночь за ночью? А как насчет трех месяцев беззаботной необузданной страсти?
Джо почувствовал, что начинает падать куда-то вниз, проваливаясь сквозь подушки.
— Только для того, чтобы испытать софу. — Эмма смотрела на него решительно. — Я практикую различные методики.
Затем она взглянула в окно. Уличный музыкант, сухопарый бородатый гитарист в военных ботинках и берете, сутулясь брел через дорогу, вид у него был подавленный.
— И, кроме того, как вы еще собираетесь закончить это шоу? — сказала она и склонилась, чтобы поцеловать его в губы, ее рот немного приоткрылся.
Толпа снаружи немедленно разразилась громом спонтанных аплодисментов; Джо показалось даже, что он расслышал приглушенный крик: «Давай, сынок!» Он закрыл глаза, желая плыть вечно в темном озере ее поцелуя; но тут прозвонил колокол, возвещая, как это обычно бывает, о конце спектакля.
— Эмма!.. Что за б… гадство?
Эмма медленно отстранилась от Джо, игнорируя Пола, владельца «Чейза», который только что вошел через дверь с колокольчиками, игнорируя смех и хлопки толпы, игнорируя все, кроме напряженно сфокусированных на ней глаз ее нового кандидата в мужья.
— А теперь только попробуй ее не купить, — сказала она, улыбаясь.
ТЭСС
Тэсс иногда ощущала себя мужчиной, рожденным в теле женщины. Не потому, что у нее была, как теперь говорят, нетрадиционная сексуальная ориентация, вовсе нет — что касалось интересов в области гениталий, то ее всегда привлекал, почти восхищал, вид мужского органа. Но, рискуя уподобиться Кенни Роджерсу, скажу, что не в этом главное различие между мужчиной и женщиной.
Оно — в чувстве юмора. Это не пустяк. В наши дни это modus operandi всех человеческих взаимоотношений, первичная среда, посредством которой мы находим, поддерживаем и крепим дружбу; все наши суждения об остальных начинаются с оценки совместимости их чувства юмора с нашим собственным. В прежние времена роль этого мерила брали на себя деньги, или социальный статус, или одежда, или поведение, или даже — боже упаси! — моральный облик, но теперь все это ничто по сравнению с чувством юмора. В наши дни гадливенькие анекдоты или плоские шутки являются большим основанием для изгнания из общества, чем наличие проказы. Таков порядок.