— Когда это было?
— Прямо перед рождением Джексона. Ты был у нас в гостях и играл — якобы это полезно для плода.
— Ах, да, — он ясно помнил тот день. — Я просто выпендривался, чтобы произвести на тебя впечатление.
Эмма улыбнулась.
— Очень мило.
— Я до сих пор удивляюсь…
— Чему?
Вик заколебался.
— Тому, что ты меня полюбила. Я всегда считал, что вы с Джо крепкая, как скала, пара. Думал, что ты считаешь меня совсем… безответственным. — Вик вспомнил, как однажды Джо сказал о нем: «Человек, чье чувство общественного долга исчерпывается пропусканием вперед машины скорой помощи».
— Слишком аморальным типом, ты хотел сказать? — спросила Эмма. Вик толкнул ее в плечо. Она взъерошила его волосы. — Не знаю. Мне кажется, я просто влюбилась в тебя. А в тот раз, когда ты играл на гитаре для ребенка, я начала задумываться, такой ли ты негодяй, каким притворяешься. Не скрывается ли за этим фасадом брутальной секс-машины еще один отчаянный романтик?
Вик улыбнулся и кивнул — как если бы так оно и было; потом подумал, а может, так оно и есть на самом деле.
— А затем, — продолжала Эмма, — когда я зашла к тебе в день смерти Дианы и увидела слезы в твоих глазах, я поняла, что была права.
Он с нежностью посмотрел на нее; у нее на губах играла полуулыбка. Прошло уже достаточно времени для того, чтобы можно было теперь иронизировать над той историей, но недостаточно — чтобы рассказать ей правду. Он поцеловал ее в подставленную мягкую щеку.
— А потом ты рассказал о Грэхеме Уэйле, — сказала Эмма.
— Чего? — спросил он, потягиваясь, улыбаясь и одновременно хмуря брови.
— После того, как ты играл для моего живота.
Он рассмеялся.
— Да. Вспомнил.
Лицо Эммы стало серьезным.
— Ты знаешь, я последовала твоему совету, — сказала она осторожно.
— Когда же?
— Когда рожала Джексона. Я проецировала свою боль на кого-то другого. — Ее глаза скользнули в сторону, как будто ей было теперь стыдно за это. — Я думаю, это помогло немного.
Вик кивнул.
— Кто?
— Что?
— Кто тот, на кого ты проецировала боль?
Еще один смущенный взгляд, на этот раз довольно жеманный.
— Это мой секрет.
Эмма спрыгнула с кровати и направилась в соседнюю комнату. Вик лениво смотрел ей вслед, с интересом ощущая, что он способен рассматривать изгибы ее ягодиц, перекатывавшихся под серой футболкой, и невозмутимо оценивать их. Он потянулся вниз и взял с пола акустическую «Гибсон Джей-200». Его пальцы легко пробежались по струнам, он ничего особенного не играл, просто демонстрировал свое искусство; секунду он колебался, не сыграть ли «Королеву-продавщицу», но тут его внимание привлек какой-то звук в соседней комнате, как будто играли на клавесине. Он положил гитару, завернулся в простыню и отправился на разведку.
В центре соседней комнаты на большом ящике сидела Эмма, между ее колен стояло нечто, что до этого Вик видел только на бутылке «Гиннесса»: гаэльская арфа. Глаза Эммы были закрыты, руки отведены в стороны в ожидании, когда отзвук последней ноты стихнет; затем она снова начала играть, ее пальцы медленно скользили по струнам. Это была грустная и очень приятная мелодия, по-видимому, что-то из ирландского фольклора. Вик был заворожен красотой ее игры и опять как-то странно себя почувствовал, как тогда на вечеринке.
Длинным аккордом Эмма закончила игру и открыла глаза; Вик зааплодировал. Она посмотрела на него, напряженная сосредоточенность ее лица сменилась теплой улыбкой.
— Я не знал, что ты играешь на арфе, — сказал Вик.
— Хм… Сейчас я, кажется, должна сказать: «Я еще много чего умею, о чем ты не знаешь»?
Он улыбнулся и, полуобняв ее, сел рядом, положив руки на струны. На секунду он почувствовал, как ее спина напряглась…
— Мужчины тебя всегда просят сыграть для них на арфе? — спросил Джо.
— Нет, — ответила она. — Иногда. Обычно я не играю, даже если просят.
Джо, польщенный, как ребенок, которому в руки дали золотую звезду, обнял ее за талию; ее руки оставались на арфе.
— Почему тогда такое исключение?
— Потому что ты — исключение, Джо, — ответила она, и его сердце бешено застучало.
— Что это была за песня?
— Это был сингоч. Есть еще нонгоч и джигоч. «Син» означает плач, это — элегия. «Нон» — сон, это — колыбельная. А «джигоч» — песня радости.
«Не играй мне джигоч», — подумал Джо, который любил только грустные песни.