Выбрать главу

— Мне жаль, что оказался мало полезен…

— Вы уверены, что больше ничего не можете припомнить, что могло бы мне помочь…

— Вряд ли. Мне очень неловко. Хорошенькая девушка. Замужем, мне показалось.

— А в медицинском отношении… — мягко гнул свою линию Джо.

— Не думаю. — Но тут гипсовая улыбка Дьюара преобразилась, и его лицо засияло. — Нет, подождите минутку. Совсем мелкая деталь, но…

— Продолжайте.

— Я провел обычный осмотр кожи головы, конечно. И я заметил, что участок возле макушки начал лысеть.

— Лысеть?

— Да.

— Вы думаете, она уже проходила курс химиотерапии?

Он покачал головой.

— Нет. Я подумал, не мог ли это быть один из необычных симптомов опухоли лобных долей головного мозга, но, когда она пришла за результатами, я понял, в чем дело.

Лицо Дьюара озарилось по-настоящему широкой, почти шутовской, улыбкой.

— Несомненно, она очень нервничала. И я заметил, что, когда она нервничала, у нее была привычка неосознанно выдергивать волосы на макушки. Она выдергивала их по одному и играла с ними, пропуская меж пальцев, иногда даже не замечая, что она делает. Это состояние называют… имеет несколько трактовок… как же оно там… — Он поднес руку к глазам.

— Трихотилломания, — сказал Джо.

— Точно! — воскликнул профессор, убирая от глаз руку и улыбаясь еще шире, чем прежде.

Он все еще продолжал улыбаться, хотя внутренне был потрясен тем, каким мрачным — фактически внушающим ужас — стало лицо этого странного биохимика.

ВИК

Вик просидел в гостиной целый день в ожидании, когда пожилая женщина голой появится на своем балконе. Обычно она выходила в два часа, хотя в некоторые дни появлялась уже к двенадцати, а в другие — в полшестого. Она всегда была обнаженной. Сначала Вик думал, что она выходит только топлес, так как ее нижняя половина была скрыта балюстрадой, но позже он заметил ее параллелограммовые ягодицы, исчезающие в темноте коридора, и понял, что она была полностью голой. Она выходила с таким видом, словно собиралась вывесить на балконе вещи для просушки, но с ней никогда не было никаких вещей. У нее были огромные, низко висящие груди; груди, которые в наши дни мужчины могут увидеть только в самых экстремальных закоулках «всемирной паутины».

Вообще-то, «ожидание» — это не совсем подходящее слово. Вик сидел в гостиной лицом к окну, из которого ему открывался вид на ее балкон, но на самом деле он не ожидал ее появления, он просто отмечал время, тупо уставившись на блеклые стены квартир напротив, и единственной вещью, способной отделить одно мгновение от другого и доказать, что время движется, было появление пожилой женщины.

Без четверти семь начало темнеть. «Не выйдет, — понял он наконец. — Ушла: как и все женщины в моей жизни». Он подумал о том, чтобы встать, но тут же задался мыслью, куда он пойдет, когда встанет. «Нет причины идти в кухню, — подумал Вик, — там все равно нет еды». К тому же он не был голоден, в последнее время ему вообще не хотелось есть. Со сном дела у него обстояли так же, как и с едой: у Вика не было сна, да и не очень-то хотелось. Вика мучили кошмары. В последний раз ему приснилось, что он один посреди моря и умирает от жажды, Вик плакал и пытался пить свои собственные слезы, но они были такие же соленые, как и морская вода.

Телевизор смотреть не хотелось. Скоро должны были начаться новости, но он никогда особо не интересовался тем, что творится в мире, а теперь и подавно. Мыться Вик перестал — ему не для кого было содержать себя в чистоте. Пару недель назад — или это было накануне? — он принимал ванну и пытался читать, лежа в ней, книгу, но книга упала в воду; теперь, когда он видел ее, прилипшую к кафельному полу, разбухшую, он острее ощущал всю непоправимость свалившегося на него несчастья. Единственным местом, которое, вероятно, стоило бы посетить, был туалет, но, с другой стороны, можно было остаться на месте и сходить под себя. «Может быть, — думал Вик, — если я не буду есть и пить, то вскоре мне и туалет не понадобится, и я смогу сидеть здесь вечно».

Каким бы очевидным ни был диагноз, Вик не знал, что у него депрессия. Он понимал, конечно, что ему грустно, и он все так же часто плакал об Эмме, а в соседнем купе своих эмоций скучал по Тэсс, но он был настолько ленив, что главный признак депрессии (о котором люди, никогда ее не испытывавшие, даже не подозревают) — нежелание двигаться — не сильно отличался от его привычки бездельничать. Депрессия, именно это: ощущение подавленности или, другими словами, печали, уныния, разбитости, тяжести на душе, в буквальном смысле — все это в равной степени точно передавало состояние Вика: он ощущал, что атмосферный столб давил на него сильнее, чем он должен был давить, или, как ему казалось, словно он был глубоко-глубоко под водой.