— Живая, — почти усмехаясь говорит она, неприятно похлопывая Лину по щекам руками, — просыпаемся, никто не умирал ещё от потери ребёнка, не надо мне тут открытия делать, достаточно уж, — говорит громко, чтобы Лина точно услышала, но та всё равно не реагирует, ведь больше не желает этого. Потеря ребёнка… Нет, Лина никогда не сможет описать свои чувства.
Похлопав её по щекам несколько раз, медсестра вышла, наказав Нисону оставаться пока тут. А если б не решётки на окнах Лина бы…
— Лина, ты как? — Нисон тут же пожалел о сказанном. Всё было и так понятно, что Лина плохо.
Отныне Лина замолчала.
Три с половиной ада
Ребёнка так и не отдали. Сколько бы Нисон не ругался дрожащим голосом, врачи не отдали труп. Выдавала свидетельство о смерти молодая медсестра, которая отводила глаза от Нисона, а к Лине она так и не решилась зайти в палату. Он и так понял, куда пропал труп, но жене не стал говорить.
Смотря на её состояние, хотелось оставить её наедине со своими мыслями. Она не вставала, не ела, не спала. Ее зашили, ведь она очень сильно порвалась, но даже когда её наживую штопали, Лина не издала ни звука. Она была мёртвой куклой.
Медсестрам и врачам приходилось силой тащить её до туалета, поддерживая Лину с двух сторон, ведь её слабые дрожащие ноги не могли удержать тело. Кормить начали только на четвертый день, когда поняли, что "проголодается — поест" с Линой не работает. И то, кормили мало, запихивая ложки с пресной едой ей в рот. Она стеклянными глазами пялилась в одну точку. Лицо осунулось, под глазами появились огромные черные провалы. Но самым пугающим в изменениях стали волосы. Ей лишь недавно исполнилось девятнадцать лет, а она уже поседела. Волосы падали клочками на подушку, ломались и стали серыми. Полуседая голова Лины будто бы кричала о том, что происходит что-то неладное.
Но, не смотря на это, её выписали через неделю. Помахали рукой в след Нисону, что непонимающими глазами смотрел на худое, всклоченное и грязное существо в виде его жены. Вид Лины был настолько плох, что он изредка, словно невзначай, клал руку на её шею, чтобы проверить пульс.
Домой Лина приехала и сразу же упала на колени, словно раскаиваясь, увидев, сколько вещей встречали её. Детские игрушки никто не убирал, словно в этом доме должна вот-вот прийти мама с новорожденным ребёнком и проживать свою лучшую жизнь. Но домой вернулась одна мама.
Нисон помыл её, переодел, словно куклу, усадил в угол кровати. Её взгляд вдруг стал каким-то чересчур глубоким, она смотрела на него, но видела, казалось, нечто другое, то, что даже в страшных кошмарах не приснится. Её взгляд начал пугать его. Нисон старался не смотреть ей в глаза, но всё же постоянно разговаривал, шутил и всеми силами пытался выпытать хоть одно слово. Но Лина молчала — минута молчания, растянувшаяся на несколько недель.
Всеми силами Нисон показывал Лине, что он тоже переживал и грустил, но она понимала, что это была лишь маска, которая под собой таила абсолютное безразличие. Жаль, что она поняла это слишком поздно, когда уже ничего нельзя поделать. Лина живёт за счёт Нисона, каждый раз испытывая вину за это, но на работу устроиться не могла. Просто морально не могла, да и физически тоже. Она слаба, беспомощна, вряд-ли получится когда-нибудь начать жить как обычный человек.
Лина похудела, очень сильно похудела. Если раньше она была просто худой, то сейчас превратилась в ходячий скелет, обтянутый кожей. Нисон иногда заставлял её есть, как мать над сыном, нависая над Линой, следил, чтобы она ела. Но и то не помогало. Она могла бы есть очень много, но всё равно умирала бы, ведь этот процесс уже нельзя остановить. Тонкие руки, словно палочки, уже не обнимали Нисона. Он даже не мог вспомнить, чтобы она улыбалась или смеялась: Лина всегда была мрачной.
Вечный траур поселился в её глазах, и теперь он останется жить там навсегда. Невыносимо было понимать, что всё было зря. Жаль, что перед смертью нечего даже будет вспоминать.
Нисон держался, старался приходить домой весёлым, всегда пытался разговаривать с женой, но та лишь смотрела на него, изредка мотая головой, словно говоря: «Нет, даже не пытайся, всё зря». Однако, Нисон не сдавался и вел себя практически так же, как и до смерти ребенка. Все вещи, игрушки и другие предметы, предназначенные для детей, отправились на балкон, а после были накрыты плотной тканью, так как Лина краем глаза, лёжа на кровати, видела эти разноцветные вещи и плакала.