— Признание критиков означает, что вы получаете отличные отзывы и не зарабатываете никаких денег, — сказал он ей однажды.
Его сборники стихов, которых пока было четыре и изданы они были одним из крупных издательств, получили очень положительные отзывы в Post’s BookWorld, New York Times, Newsweek и во всех крупных литературных журналах страны. В прошлом году его агент продал три его рассказа журналам Atlantic Monthly, The New Yorker и Esquire, и он заработал на них больше, чем были все гонорары за его последний сборник стихов.
— Пиши больше рассказов, — предложила тогда она.
— Нет, нет, — сокрушался он. — Проза ущербна. Стих — единственная истина в написанном слове как художественной форме.
«Как угодно», — подумала она.
— Что сказал доктор Гарольд? — спросил он сейчас и обнял её.
— То же. Иногда мне кажется, что я зря теряю время.
— Господи, Энн, у тебя было пока только три сеанса. Дай ему шанс.
«Шанс», — подумала она.
Кошмар начался два месяца назад. У неё было это каждую ночь. Иногда детали отличались, но его объём всегда оставался одним и тем же. Это беспокоило её теперь до такой степени, что она утомлялась на работе; она чувствовала себя не в своей тарелке. Мартин был тем, кто предложил обратиться к психиатру.
— Вероятно, это какое-то подсознательное беспокойство о Мелани, — предположил Мартин. — Хороший психиатр может выявить причину, а затем найти для тебя способ справиться с ней.
Она предположила, что это имело смысл. Её беспокоили не двести долларов в час (фирма Энн обычно выставляла столько в час среднему клиенту), а то, что если она не доберётся до сути быстро, её карьера может пострадать, и если её карьера пострадает, то и будущее Мелани, не говоря уже об её отношениях с Мартином.
Абстрактная гравюра на стене изображала пятнистую спину человека, смотрящего в пуантилистические сумерки. «Сон мечтателя», как назвал его местный экспрессионист. Они с Мартином купили её в галерее Сарнат. Однако теперь искривлённая форма объекта напомнила ей о беременном животе из её сна. Она повернулась и поцеловала Мартина.
— Мелани здесь?
— Она со своими друзьями.
«О, Боже».
«Друзья» Мелани беспокоили Энн больше, чем любой другой аспект её жизни. Газеты окрестили их «панками с главной улицы». Кожаные куртки, рваные джинсы, скреплённые английскими булавками, и причёски, из-за которых Видал Сассун мог бы повеситься. Энн понимала, что это было предубеждением с её стороны; эти панки были для неё тем же, чем были хиппи для поколения родителей Энн. Мартин встречался с некоторыми из них и заверил её, что с ними всё в порядке. Они выглядели дикими, вот и всё — они выглядели другими. Защищающая мать в Энн не хотела, чтобы Мелани была другой, хотя термин не был относительным. Она знала, что мыслит ограниченно, но почему-то это не имело значения, когда это была твоя собственная дочь. Чужие дочери, хорошо.
«Но не моя».
Она любила Мартина искренне, как никогда никого в жизни; однако слишком часто его либерализм разъедал её. Они спорили об этом много раз.
— Это восприимчивость, Энн. Когда ты была в её возрасте, ты носила знаки мира и бусы и слушала Хендрикса. Это то же самое. Это тенденция, к которой она относится. Может быть, если бы ты попыталась понять её больше, она не была бы так неуверенна в себе.
— О, понятно, — возразила Энн. — Вини меня. Должно быть, я плохая мать, потому что не хочу, чтобы мой единственный ребёнок тусовался с кучей людей, которые выглядят как отверженные Sex Pistols! Господи Иисусе, Мартин, ты видел некоторых из них? У одного из головы торчат металлические шипы!
— Они выглядят по-другому, значит, они должны иметь негативное влияние? Ты это хочешь сказать, Энн? Ты когда-нибудь слышала о самовыражении? Может быть, если бы они все носили мокасины без носков и имели имена вроде Бифф и Маффи, они бы встретили твоё одобрение?
— Съешь дерьмо, Мартин.
— Они просто невинные дети с другим взглядом на мир, Энн. Ты не можешь выбирать для Мелани друзей. Это зависит от неё, и ты должна уважать это.
Чёрт бы его побрал иногда. Так что, если он был прав? Доктор Гарольд предположил, что её возражение против друзей Мелани было защитным механизмом. Энн чувствовала себя настолько виноватой из-за того, что так часто была вдали от Мелани, что искала другой, более лёгкий способ обвинить её.