Конечно, в самом конце II века до н. э. чаще говорили о разводах, чем о скорой расправе (или отравлении), но установленный порядок свидетельствовал об определенной концепции брака и, несомненно, объяснял происходившие здесь или там эксцессы. В отношении Суллы известно мало подробностей о его браках и еще меньше, конечно, о характере его отношений со всеми очередными женами, известно только, что он был очень влюблен в последнюю и заслужил упрек в непристойности в результате нескольких публичных проявлений любви к ней.
О первой нам почти ничего не известно: возможно, ее звали Илия, и она дала ему дочь (которую звали Корнелия, то есть языческое имя отца женского рода). В самом деле, так как имя этой молодой женщины сообщают нам только греческие манускрипты, имеющие досадную тенденцию коверкать римские имена, и неизвестен римский род, носящий это имя, мы попытались предположить, что речь может идти о некоей Юлии — например, сестре Гая Юлия Цезаря Страбона и Луция Юлия Цезаря, которые благодаря своим талантам и связям были первыми на политической сцене в первом десятилетии I века до н. э. Но прежде чем строить гипотезу на ошибке в переводе текста, стоит, вероятно, принять во внимание, что Плутарх ошибался, и речь идет об Элии, известной как вторая жена Суллы — значит, только одна женщина скрывается за двумя именами; по всей вероятности, Элия должна была принадлежать к плебейскому роду, более о ней ничего не известно, только имя.
Едва ли больше известно о второй жене: ее звали Клелия и она принадлежала к старому патрицианскому роду. Похоже, Сулла относился к ней с уважением: когда он развелся по причине ее бесплодия, то выказал ей глубокую признательность за добродетели. Тем не менее злые языки заметили, что это могло быть всего лишь недостойной комедией, позволившей ему заключить третий брак, намного более интересный в социальном и политическом плане. В самом деле, через несколько дней он женился на Цецилии Метелле и таким образом соединился с самым могущественным плебейским родом того времени, отпрыски которого в некоторой степени монополизировали власть и почести, по меньшей мере, в двух поколениях. Она была дочерью Луция Цецилия Метелла Далма-тиция, бывшего консула, который отпраздновал вершину своих успехов в Далмации (область в современной Югославии), прежде чем стать цензором и великим понтификом; ее дядя, Квинт Цецилий Метелл Нумидийский, тоже был консулом, удостоился триумфа (за Нумидию) и стал цензором вместе со своим двоюродным братом — Гаем Цецилием Метеллом Капрарием (бывшим консулом и триумфатором, конечно, как его отец и брат, которые каждый в свое время были цензорами). Кроме того, Цецилия Метелла была вдовой Марка Эмилия Скавра, консула, одержавшего победу над лигурами, и цензора; в 115 году он был назван «первым сенатором».
В общем, очень хорошая партия. Может быть, даже слишком хорошая для Суллы: хотя именно в этом году он и был консулом, но социальный уровень его семьи, ее состояние были далеко не равноценны общественному положению и состоянию супруги и ее близких. Его политические противники, впрочем, не нарушили традиций, опубликовав сатирические куплеты о «юном супруге», которые, если верить другим примерам, были не без непристойностей. Во всяком случае, не вся аристократия восприняла спокойно этот неравный союз, в частности, род Цецилии Метеллы: много лет спустя, после того как он положил конец кровопролитной гражданской войне и установил диктатуру, чтобы реорганизовать государство, в момент, когда он уже вошел в легенду, Сулла, не колеблясь, сказал, что считает дарованной небом удачей доброе взаимопонимание, которое у него было с его коллегой консулом Квинтом Цецилием Метеллом Пием, двоюродным братом его жены, в отношении которого он опасался, как бы тот не нанес ему публичных оскорблений.
Во всяком случае, кажется, что этот, по-видимому, брак по расчету был счастливым союзом: в течение семи лег их союза все, что о них говорили, свидетельствовало только о солидарности, которую они проявляли друг к другу: когда Рим оказался в руках его противников, жена с детьми отправилась к мужу на Восток, и даже говорят, что если он и обращался так жестоко с афинянами после взятия их города, то лишь потому, что они позволили себе особенно оскорбительные поношения его супруги. Сулла действительно проявлял к ней большое уважение, и, по всей вероятности, она могла влиять на его решения, потому что к ней обращались с просьбами ходатайствовать о противниках, которых он выслал в 88 году. И когда она умерла, Сулла нарушил изданный им самим закон, лимитирующий чрезмерные расходы аристократов, хоронивших своих близких. Конечно же, это нарушение закона против роскоши следует приписать глубокому страданию, а вовсе не тщеславному желанию еще более превознести род своей жены.