- С принцессой, - уточнила Ката.
- Я так и сказал.
- Джем, ты вполне уверен в том, что мы можем полагаться на Симонида? Ката вдруг села и напряженно заговорила: - Я же тебе говорила, что у меня было видение? Я поняла, что должна пройти через все это, через эту свадьбу, и будь что будет. Но ведь Кристалл Терона будет явлен только в том случае, если принцесса выйдет замуж за принца. В каком-то смысле все так и было, понимаешь? Ты думал, что берешь в жены принцессу, а я думала, что выхожу замуж за принца. Но я не принцесса, а ты не принц. То есть ты принц, но не унангский. Думаю, нас пророчество не касается, Джем.
Джем закусил губу.
- Я об этом не задумывался.
- А я могу сказать единственное: остается только надеяться на то, что утром произойдет какое-то чудо, иначе нас ждет беда. Очень большая беда.
Джем на миг задумался.
- Значит, делать больше нечего, - с усмешкой проговорил Джем.
- О? - насмешливо отозвалась Ката. - Совсем нечего?
А потом в словах больше не стало нужды.
Тьма объяла зал Святилища Пламени, словно плотное, непроницаемое одеяло. Факелы здесь не горели, только сквозь расселину в скале сверху проникал бледный свет небес. Светила луна, и ее свет падал на бледное лицо Симонида, который сидел на полу посередине зала, скрестив ноги. Старик, погрузившийся в медитацию, был похож на мертвеца, забытого в темном доме.
Двенадцать старейшин Школы Имамов простерлись ниц по кругу около своего главы. Царило безмолвие, но и это безмолвие, как темнота, не было полным. Постоянно слышался нескончаемый негромкий рокот Пламени, пробивавшего себе путь наверх сквозь каменные стены, и звуки глубокого дыхания бдящих. Ну и конечно, порой раздавались иллюзорные звуки, которые мерещатся во тьме. Сознание тех, кто погружен в медитацию, отстраняется от реального мира, и это было хорошо, потому что иначе имамы были бы озадачены потрескиваниями и шорохами, звучавшими в глубинах ночи. Еще более их озадачил бы звук льющейся на камень жидкости и взволнованный, шелестящий шепот.
- Пф-ф-ф! Вот чего мне не хватало!
- Мне тоже! Ну и что теперь, Ойли?
- Майор-господин, одно тебе скажу: не отчаивайся!
- Я не отчаиваюсь, Ойли. Пока - не отчаиваюсь.
- Рассвет. Вот когда мы сможем обрести удачу. Как только в этой расселине блеснет первый луч зари, вход в брачные покои снова откроется. Тогда старик поднимется по лестнице, чтобы позвать новобрачных и отвести их к Пламени.
- Он пойдет туда один?
- Один, майор-господин, один.
- Но не сейчас?
- Нет, не сейчас.
Еще раз. Один, последний раз.
Над Священным Городом занималась заря, когда мать-Мадана тайком кралась к покоям принца. Она то и дело оглядывалась, обводила взглядом углы. Но в этом не было никакой нужды. Широкие, высокие дворцовые террасы были пусты. Не было слышно ни голосов, ни звуков шагов, кроме ее собственных. Сердце старой няньки часто забилось, когда она увидела дверь, ведущую в покои Деа. Она прислонилась к балюстраде, вдохнула аромат, доносившийся из висячих садов наверху. Слезы наполнили ее глаза...
Еще раз. Еще один, самый последний.
Ночное бдение оказалось ей не по силам. Стоя на церемониальной дороге в толпе паломников, мать-Мадана мысленно твердила себе о том, что ей нужно смириться и терпеть. Родится другой ребенок, и он будет подрастать, и это правильно и хорошо. Но нет. Никогда, никогда. Сердце матери-Маданы вновь и вновь горько страдало от ощущения несправедливости. Разве она могла стоять, томиться и ждать, когда на ступенях рубиновой лестницы вновь появится Деа, ставший мужчиной и супругом? Старушка с трудом выбралась из толпы. Ею владело единственное желание: еще раз вернуться в комнату, где жил утраченный ею ребенок...
Еще раз... Еще один, самый последний раз.
Мать-Мадана распахнула резные створки дверей. Свет заревых небес упал на пол, устланный роскошными мягкими коврами. Комната наполнилась красноватым полумраком, подобным свету восходящего солнца. Потом старушке бросился в глаза блеск округлого металлического предмета - наверное, то была лампа, молчащая и холодная. Мать-Мадана утерла слезы с глаз. Ее мысли метались, словно перепуганные зверьки. Она тяжело, часто дышала. Ноги плохо слушались ее. Она желала броситься на ложе своего любимца, вдохнуть сохранившийся запах его тела, сжать в пальцах его подушки...
Еще один раз. Самый последний раз.
- Деа, мой милый! Деа, это я, твоя Ламми!
Ложе было накрыто узорчатым покрывалом. На миг старушке почудилось, будто бы на ложе и вправду спит принц - здесь, куда она каждое утро приходила, чтобы разбудить его поутру. Мать-Мадана робко прикоснулась к покрывалу и вздрогнула. Что-то лежало под ним. Что-то твердое. Что-то холодное.
Она отдернула покрывало.
И дико вскрикнула.
А в следующее мгновение ее окружили пятеро щебечущих великанов.
Медитировать - это значит ощущать себя находящимся в двух местах сразу: в глубоких недрах пещеры собственного разума и одновременно - в свободном полете по пространству. Медитировать - это значит проникать сквозь иллюзорность этого мира, видеть место, где тяготы времени и собственной сущности более не властны над нами. Быть может, так выглядит состояние смерти, но оно не пугает, оно озарено негасимым, вечным светом.
Во время медитации время исчезает, но образы являются непроизвольно, и порой эти образы - призраки сути, намеки на нечто, имеющее некое значение. Сидя с закрытыми глазами, Симонид ощущал лунный свет и видел мандалу, небесное колесо, медленно вертящееся в воздухе. Потом мандала преобразилась в маску, а маска - в лик, а потом края этого лика обрамили языки пламени. Казалось, целую вечность Симонид взирал на эти странные образы. Глубоко внутри себя старик знал, что скоро придет час его смерти. Он принимал ее. Он ее приветствовал. Пожалуй, он даже знал, что его смерть наступит сегодня, в этот новый день, заря которого уже занималась.
К серебристому лунному свету робко примешивался алый. Спокойно, не моргнув, старик разжал веки. Да, час пробил. На миг он обвел взглядом своих собратьев-имамов, застывших в благоговейных позах. Они, простертые ниц на каменном полу, останутся здесь, пока не явится султан и не выведет их вновь на вершину рубиновой лестницы. Симонид, скривившись от боли в суставах, поднялся и направился к ступеням, уводящим наверх, к брачным покоям. Сверху донесся зловещий грохот - откатился камень, закрывающий вход.