Вдоль одной стены коридора тянулись закрытые ставнями окна. Сводник поспешил к одному из окон, распахнул ставни, высунулся в оконный проем. За окном оказалась небольшая квадратная площадка, обрамленная цветущими кустами и деревьями. Это был один из многочисленных внутренних двориков, озаренный бледной луной. Эли решил, что сюда ему выбираться незачем, и уже собрался было вернуться, как вдруг заметил внизу, среди деревьев, странное золотое свечение. Что бы это могло быть такое?
А потом он расслышал голоса, парящие в жарком, неподвижном воздухе.
- О, Золотой, ты уверен, что нас никто не видит?
- Ты сомневаешься в моем могуществе, уабин?
- О, Золотой, я никогда не сомневался в твоем могуществе! Как я мог сомневаться?
Эли опасливо прикрыл ставни, но оставил щелочку - самую узкую щелочку, чтобы можно было подслушивать. Первый голос он распознал сразу - то был вождь уабинов, Рашид Амр Рукр! Но кто же говорил с ним, что за загадочный незнакомец, и почему уабин встречался с ним тайно, посреди этих темных зарослей?
- Уабин, я помог тебе без труда завоевать город. Но готов ли ты теперь к новому, более великому завоеванию?
- О, Золотой, все исполняется согласно твоему приказу! Разве не делаются необходимые приготовления? Все должно произойти согласно древним обычаям - так я распорядился. И все же... стоит ли медлить, когда впереди такое несказанное блаженство? Разве я не имею права забыть об обычаях моих ненавистных врагов и поскорее заключить в объятия прекрасную девушку?
- Глупец! Неужто похоть лишила тебя разума? Ты не знаешь, что это за девушка!
- Она девушка, и этого мне достаточно.
- Уабин, ты ничего не знаешь! Только в том случае, если все приготовления пройдут как полагается, она попадет нам в руки.
- Только так, о Золотой? Ты говоришь так, будто бы все эти древние обычаи, эти дурацкие законы - какое-то колдовство. Разве это возможно?
- А разве может быть иначе? Ты глупец, уабин!
Эти двое еще довольно долго препирались в таком духе, и большая часть их разговоров для сводника осталась непонятной. Нет, конечно, болтовня насчет завоеваний, насчет женщин, похоти и прибыли была ему вполне знакома, но тут было что-то еще - наверняка было что-то еще! Уж не о доченьке ли калифа разговаривали эти люди? А еще они говорили про колдовство. Уж не колдовским ли образом собеседник Рашида ухитрился окружить себя золотым сиянием? А зачем ему это понадобилось, интересно знать? И не было ли чего-то знакомого - ну, хотя бы в его голосе? Пока Али понял одно: тут кроется какая-то тайна, и теперь он гадал: нельзя ли как-то взять да и использовать эту самую тайну с выгодой для себя? Эли всегда и везде искал выгоду и старался не упускать ни единого удобного случая ее заполучить. А как же иначе: ну, один случай окажется неудачным, зато в следующий раз непременно повезет. Под лежачий камень, как известно, вода не течет!
Охваченный любопытством, Эли уже был готов приоткрыть ставни пошире, но тут послышалось бряцание стали, звуки шагов и оклики: из-за угла вышли стражники.
- Кто такой?
- Что тут делаешь?
Какое неуважение! Сводник приосанился, запрокинул голову и показал стражникам свой драгоценный перстень с печатью калифа, после чего попросил, чтобы они указали ему кратчайший путь к покоям владыки.
Очень скоро он почти забыл о золотом человеке - на время, конечно. Пока его ждали более неотложные дела.
- Это конец!
- Оман, нет!
- Моя прекрасная дочь станет жертвой...
- Оман, никогда!
- Мое славное царство будет развеяно по ветру!
- Какие ты глупости говоришь, Оман!
Калиф Оман Эльмани утер слезы и с тоской воззрился на своего визиря.
- Честное слово, Хасем, мне кажется, что ты будешь как попугай повторять: "нет", "никогда" и "глупости", когда мы с тобой будем вертеться на пыточном колесе! Разве тебе нет никакого дела до того, что по дворцу разгуливают уабины?
Визирь округлил глаза.
- Как же мне может не быть до этого дела, Оман, если мы с тобой весь вечер ублажали досточтимого шейха Рашида? Знаешь, если бы эта мерзость продлилась еще хоть мгновение, если бы я стал свидетелем того, как еще одна из лучших красавиц твоего гарема виляет бедрами перед физиономией этого злодея, меня бы стошнило! Подумать только - и он утверждает, что должен быть чист перед церемонией бракосочетания. Чист!
Несколько мгновений калиф и визирь мрачно молчали.
- Давай-ка, Эли, налей нам еще своего хмельного зелья! - приказал визирь. - Оман, испей этого напитка забытья и вспомни строки мудрого Имраля: "Сколько бы прелестниц ни пытались утешить мужчину, ничто не приносит такого утешения, как забытье".
- Прелестницы? О чем ты говоришь, Хасем?
Эли Оли Али снова наполнил опустевшие кубки визиря и калифа. Подобное времяпровождение для Омана и Хасема было непривычным, но не то чтобы совсем неведомым. Если время от времени они отдавали приказы поколотить того или иного торговца брагой палками, а то и вырвать у кого-то из этих мерзавцев язык, все это делалось исключительно в угоду толпе, а вовсе не из-за того, что калиф и визирь были так уж набожны. Порой, как, бывало, говаривал калиф, только ненабожность и спасает, и уж если какая ночь и годилась для пьянства, так это нынешняя. Возможно, до желания предаться возлияниям Хасема и Омана довело лицемерное святошество Рашида Амр Рукра, а быть может, им попросту хотелось достичь такой степени забытья, которой не дали бы обычные забавы. И вот теперь, бражничая тайком, эти двое первых лиц государства забывались чем дальше, тем больше, и языки у них после каждой очередной порции спиртного развязывались все вольнее, а Эли Оли Али весь обратился в слух, дабы ничего не упустить. На его круглой физиономии застыла раболепная улыбочка.
- Позволь, я процитирую другое изречение, - предложил визирь Хасем. "Когда ночь темнее темного, нет причин впадать в отчаяние, ибо темнота всегда предваряет свет".
- Хасем, - взвизгнул калиф, - шейх хочет забрать мою Мерцалочку!
- Это так, Оман, но я уверен в том, что когда он ее получит, то сразу же уберется. Уабины - племя кочевников, они не привычны к оседлой жизни. Они принесут нам немало огорчений, но это недолго протянется. Шейх требует драгоценный трофей - невесту, предназначенную для сына твоего брата, но когда он заполучит ее, он оставит нас с миром - повторяю, я в этом твердо уверен.