— Негодник, — Лале вздохнула, покачав головой. — А где же ты до этого был? — Раду тут же выпрямился, и оказался выше её. Теперь госпоже приходится задирать голову.
— Задание от султана, — и подмигнул. Девушки, увидев его, зашептались, захихикали. Лале посмотрела на Амбера-агу, и тот поспешил успокоить бездельниц.
— Какое ещё задание, Раду? — юный Дракула нахмурился.
— Я думал, ты обрадуешься, а вместо этого всё причитаешь, — ну совсем ребёнок! Ещё надуй щёки и отвернись. А нет, он уже так сделал.
— Когда ты стал таким невыносимым? — Лале обошла его, но тот голову задрал.
— Когда ты! такой занудой стала? Да и какая разница, что разрешил султан? Если бы не это, то когда нам ещё увидеться, — опустив голову, юноша ухмыльнулся. Голова Лале начала закипать: понятно, что ничего непонятно. Хотя в ближайшем будущем всё станет на свои места. Но раз её вмешательством недовольны, остаётся помалкивать.
— Так что за задание? — чуть тише поинтересовалась Лале, Раду довольно улыбнулся, подхватил госпожу под руку и повёл в сад. Кажется, султан там обедать собирался. И надо же, никакие запреты не страшны!
Мехмед действительно ждал Раду в саду. И приходу Лале удивился, но разрешил остаться. Как только еду подали, он велел слугам отойти на такое расстояние, чтобы их не услышали. Оказалось, что именно Раду был в Константинополе и зарисовал план катакомб. Теперь он вернулся с завёршёнными изображениями мест, которыми турки могут воспользоваться при осаде. А ведь Лале могла бы и узнать художника по той карте. Видимо, не отошла ещё от шока в ту ночь. Ведь там всё ясно с первого взгляда: Раду учился рисовать у неё. Правда, черчение у архитекторов нравилось ему больше.
Аслан явился во дворец с посланием от Заганоса-паши. Но остановился, завидев шатёр в саду. Под ним спокойно сидели трое: Мехмед, Лале и Раду. Представшая картина вызвала в сердце бурю. С той ночи было ещё две, и уже точно сомнений у людей не оставалось: хозяйка гарема — любимица султана. А вот чем они по ночам занимались, додумать проще простого. Но что ещё больше выворачивало душу наизнанку, так это лицо Лале, выражавшее заинтересованность в беседе. А то, что Раду стал любимчиком Мехмеда, ни для кого не секрет. Не написать о последнем Владу Аслан не мог. И представлять не хотел, что было после того, как послание оказалось прочитанным. Стоит ли сообщать, что Лале вполне довольна своей жизнью?
Он подошёл к бостанджи, чтобы передать футляр со свитком. Но тут донёсся голос падишаха: ему разрешили подойти. И что же? На Лале он мог только взглянуть, не больше. Мехмед немедля достал послание от учителя, быстро прочитал его и протянул Раду. Тот тоже прочёл и передал обратно. Султан посмотрел на Лале, затем покосился на Аслана и заговорил:
— Моя прекрасная роза,— она чуть не подскочила от таких резких нежностей. Её широко раскрывшиеся глаза знатно повеселили падишаха. В чём подвох? Посмеяться над рабами, которые думают о себе невесть что, — поздравь меня, скоро мы отправимся в поход, — а затем наклонился к ней близко-близко и прошептал, чтобы никто не услышал: — Год, а может, больше, без меня будешь здесь единоличной хозяйкой, — отстранился!
— Аслан, ты здоров? — Раду ни с кем никогда не сорился во дворце. Да и ничем Аслана не обидел. Разве что не хотел понимать того же, что Мехмед и, может, Лале. Султан посмотрел на юного Дракула с прищуром, затем на рыжего, на чьих руках и висках проступили вены. Как же приятно разрушать веру в чей-то идеальный образ.
— Всё хорошо, — он кивнул. — Если нет каких-либо пожеланий, позвольте откланяться, — даже вспотел немного.
— Позволяю, — Мехмед усмехнулся. Лале обернулась: Аслан почти убегал от них. Лале встала и посмотрела на Мехмеда. Но тому всё равно: — Не побежишь за ним, не объяснишься? — и снова засмеялся. И она побежала, действительно побежала. Только не сумела догнать, затормозив на развилке.
Почувствовав усталость, Лале направилась по знакомой дорожке к домику Хюмы-хатун. Хоть это и был дом для его матери, Мехмед не стал его перестраивать. «Считай, мой свадебный подарок», — так сказал он. Только Гюзалик не было, собака теперь в её покоях жила. Кто запретит хозяйке гарема? Никто.
Войдя во двор, Лале замерла. Аслан стоял перед прудом, тяжело дышал. Нужно сказать хоть что-то, но в горле ком, тяжёлый ком. Кажется, что ни скажи, не услышит.
— Лале, скажи одно, — мужчина всё ещё сжимал кулаки, — оно стоило того? — и обернулся. Он отчаянно взмахнул рукой, не зная, куда себя деть. Перед ним стояла госпожа, и лучше к ней не подходить. — Какой должна быть причина, чтобы вот так вот… Влад же… — Аслан запустил руки в волосы. Хорошо, что друга рядом нет. Нельзя ему этого видеть.
— Если он отпустит меня, забудет, так будет лучше, — она посмотрела в сторону стены, где хранила два портрета. Третий по-прежнему у Мехмеда. — Однажды ты поймёшь, в конце концов, я из династии османов, — она развернулась и ушла. Из души рвался новый портрет: Аслан. Разочарован он или обижен? Зол или опечален? Что же это было за лицо, что стало невыносимо стыдно?
†††
Тысяча четыреста пятьдесят третий год. Последний месяц весны.
Весна была благоприятной, а потому гарем, ожидая вестей от повелителя, большую часть времени проводил в саду. Жёны и наложницы Мехмеда жили под строгим присмотром Лале и двух наставниц. Ни о какой вражде речи быть не могло. Госпожа даже не уделяла особого внимания кому-то одному из детей повелителя. Единственное, чем могли её уколоть соперницы — бесплодие. А Лале даже лучше, раз она не ведает мук женщин, которые хотят, но не могут забеременеть.
Но этот день был особенным. И не потому, что Лале играла с шехзаде Баязидом, дерясь на игрушечных ятаганах. И не потому, что все сегодня решили не портить друг другу настроение. За долгое время в гарем пришли письма от повелителя. Эмине и Гюльшах тут же принялись читать ответы на свои письма. Мехмеду явно не до них, но чуточку любви и внимания красавицам перепало.
— Лале-султан, — Рейхан-ага улыбнулся шехзаде, который вот-вот победить госпожу: Лале поддалась и незаметно разжала руку, чтобы мальчик смог выбить игрушку из её рук.
— Рейхан-ага? — евнух такого занятия не одобрял, но сегодня причитать не стал. Молча протянул футляр.
— Ты первый, — Лале оглянулась: Баязид бежал к матери, довольный своей победой. Женщина благодарно ей улыбнулась. А маленький Мустафа закричал от радости просто так.
— Госпожа, — пришлось снова смотреть на этого сурового стража порядка, — повелитель пишет, что победа близится, вам стоит выехать первой, — Лале нахмурилась. — Портрет, госпожа моя, и султан просит, чтобы вы забрали свои предыдущие работы, совсем скоро столицей империи станет завоёванный город, — евнух поклонился.
— Разумно ли будет осваивать его так быстро? Лучше укрепить защиту, — Лале всё же взяла письмо и перечитала.
— Не могу знать, госпожа, но стоит торопиться, — так как в письме сказано, что в день победы навстречу ей должен выехать Раду. Мехмед оказывает ей огромную милость, позволяя прибыть в Константинополь верхом, а не в карете, как положено женщине из гарема. Лале отдала евнуху футляр и поспешила в свои покои, стоит начать приготовления всему гарему. А ей уже завтра предстоит покинуть это место, полное воспоминаний.
†††
С Раду они встретились на полпути. И когда подъехали к Константинополю, Лале пересела на лошадь. Благо, только подходящую одежду всю дорогу и носила. Вокруг завоёванного города располагалась тысяча шатров, стены уже отстраивали. Главные врата только-только восстановили, но это не прибавляло им чести на общем фоне. Раду показал страже какую-то печать, и их спокойно пропустили.
Великий златой град был разрушен. Воины османов неплохо так разгулялись, ближе к центру всё цело. Но уже тогда она видела крышу Айя-Софии и башни дворца, где, по рассказам, всюду весела багряная ткань. Лошади спокойно шли, люди кругом смотрели по-разному. Некоторые, казалось, вот-вот набросятся. Раду, заметив волнение Лале, поспешил успокоить: