…
— Гюзалик! Я назову её Гюзалик, — Лале улыбнулась и погладила довольную собаку. Недавно прибывший Влад всё ещё пугал, но теперь, когда он улыбнулся, стало легче.
— Ей подходит, — Лале засмотрелась, и Гюзалик тут же вылезала ей всё лицо. Влад засмеялся в кулак под негодующим взором госпожи. Возможно, всё началось с этого, только Лале всё ещё скорбела, чтобы осознавать что-либо.
…
— Ты ведь сдержишь обещание, правда? То, что дал в конюшне, — он положил свою ладонь на её. Капнула слеза, другая. Другой рукой Влад приподнял её лицо и посмотрел в глаза, подобные ночи.
— Я когда-нибудь врал тебе? — его же глаза цвета неба источали свет солнца.
— Нет, — глаза были полны слёз. Лале моргнула, и они скатились по щекам, но теперь ничто не заполоняло взор.
…
— Что такое? На тебе лица нет, — о, Лале, Аслан чувствует себя таким виноватым. Потому что улыбка перестанет озарять твоё лицо. Зара, почуяв неладное, ненавязчиво подхватила госпожу под руку.
— Хуньяди вместе со своим ставленником пошёл на Валахию, — он сглотнул и шумно выдохнул. А потом быстро произнёс только два слова: — Влад исчез, — и отвёл взгляд. Как будто бы он мог что-то сделать.
— Исчез? — переспросила Лале и повернула голову к Заре, та смотрела с сожалением.
— Его сместили, но ему удалось покинуть княжество, а дальше… — Лале вырвала руку и побежала. Просто побежала, как будто можно было что-то изменить. Ноги привели его в домик Хюмы-хатун. Гюзалик залаяла, но хозяйка пробежала мимо. Она за ней.
Добравшись до тайника, Лале достала другой, уже готовый портрет Влада Дракула, человека, которого полюбила. И чья участь теперь неизвестна. Неужели ей снова останется только одно — смотреть на портрет?
…
— Повелитель, вы обсуждали это на совете? — Мехмед поднял голову: не разозлился, скорее, недоумевал.
— Нет, — а затем снова посмотрел на карту и достал из-под неё другую. — Я пока не уверен, кому из совета можно верить и чьи слуги не продались византийцам, — на другой карте были зарисованы какие-то подземные ходы. — Вот, смотри, — с интересом карту передали ей, — сегодня после ужина получил: катакомбы Константинополя, неполные, правда, — но это может быть достаточно, чтобы подкопать траншеи. Лале даже не заметила, как удивилась. Если раньше Мехмед только говорил, то теперь он занялся делом. Лично.
— Они могут перекрыть некоторые пути? — хотя обвалы городу ни к чему. Можно и беду сотворить своими же руками.
— Разве что перекрыть калитки — специальные выходы, но не посмеют, иначе не смогут получать провиант. Хотя и это решаемо, — он забрал карту и стал смотреть на неё чересчур пытливо: — Что, стал другим человеком? — Лале поёжилась.
— Не то чтобы, просто неожиданно, — и опустила голову под его звонкий смех.
— Просто в этот раз я потратил время с пользой, — раз он и Манису покинуть не мог. — Изучил всё о прошлых попытках, и понял, что просто накинуться на этот город нельзя, — слышать подобное от Мехмеда было удивительно. Но, поскольку султан не смотрел на свою жену, увидеть взгляд, ненадолго наполнившийся чувством восхищения, не смог. — Интересно? — и снова не поднял головы. И спросил как-то сухо. Однако Лале вдруг поняла, что тяжёлым планом Мехмед толком ни с кем не делился. Ему хотелось выговориться.
— Если повелителю будет угодно, — он потянул к ней руку, пришлось взяться. И Лале обвели вокруг стола, чтобы она встала рядом. На удивление, не без лишней самоуверенности и пылкости, Мехмед рассказал, как собирается завоевать Константинополь.
…
Войдя во дворик, Лале замерла. Аслан стоял перед прудом, тяжело дышал. Нужно сказать хоть что-то, но в горле ком, тяжёлый ком. Кажется, что ни скажи, не услышит.
— Лале, скажи одно, — мужчина всё ещё сжимал кулаки, — оно стоило того? — и обернулся. Он отчаянно взмахнул рукой, не зная, куда себя деть. Перед ним стояла госпожа, и лучше к ней подходить. — Какой должна быть причина, чтобы вот так вот… Влад же… — Аслан запустил руки в волосы. Хорошо, что друга рядом нет. Нельзя ему этого видеть.
— Если он отпустит меня, забудет, так будет лучше, — она посмотрела в сторону стены, где хранила два портрета. Третий по-прежнему у Мехмеда. — Однажды ты поймёшь, в конце концов, я из династии османов, — она развернулась и ушла. Из души рвался новый портрет: Аслан. Разочарован он или обижен? Зол или опечален? Что же это было за лицо, что стало невыносимо стыдно?
†††
Очнувшись, Лале столкнулась с уставшим взглядом Мехмеда. Он улыбнулся, и этот раз отличался от всех предыдущих. Позади него замельтешили Шахи-хату и Зара, Тамара побежала к дверям. За лекаршей. Голова болела, госпожа чувствовала себя такой слабой и уставшей. А должна быть выспавшейся и полной сил!
— Ты очень долго спала, — Мехмед поцеловал её ладонь, согревшуюся от его тепла.
— Простите меня, падишах, я заставила вас переживать, — она сжала его ладонь, попытавшись сесть.
— Тебе нужно лежать, — он не собирался уступать, но разве можно отказать? И помог сесть, подложив подушки. А затем поправил одеяла, чтобы больше грелась.
— Повелитель, мне нужно поговорить с Асланом, — к ним подошла Зара и дала Лале воды. В этот раз она может удержать кубок.
— Серьёзно? — цокнул Мехмед. — О тебе муж волнуется, хатун, а ты просишь встречи с этим рыжим! — Шахи-хатун позади него также покачала головой, Лале усмехнулась. — Только недолго, тебе нужно поправляться. Станет лучше, поедешь в Бурсу, — на источники. Забота Мехмеда была такой неожиданной, что Лале не нашла верных слов. Полное замешательство. Мехмед только усмехнулся, встал и поспешил покинуть комнату.
Да, разговор будет недолгим. Лале посмотрела на сундук, в котором хранилось четыре портрета. Пятый был у Дамета. Шестой, портрет Мехмеда, то в его покоях, то в её… а от этих надо отказаться. Лале надеется, что Аслан окажет ей услугу. Но что за замена, о которой говорила гадалка?
========== …судьбы ==========
Тысяча четыреста шестьдесят второй год.
Теперь в Стамбуле ничего от византийцев не осталось, почти. Дворцы разрушены, а вместо них возведены новые. Соборы и церкви стали мечетями. Шумно, людно, и большинство жителей правоверные. Надо застраивать и другие берега, чтобы величественный город неустанно стерёг два моря — Чёрное и Мраморное. Торговля и ремесло налажены. А султан Мехмед совершил несколько походов. Не все оказались победоносными, но дух османов только креп. За ними Стамбул! И остальной мир склонится!
Аслану предлагали вернуться на родину правителем, но он отказался. И теперь входит в совет: если бы не настояние Заганоса-паши, Мехмед бы и думать не стал. Однако Аслан оказался довольно полезным. После его женили на нелюбимой. Но Нурай он уважал — у них уже двое детей. Пятилетний сын и трёхгодовалая дочка.
Сама Нурай, продолжая общаться с Лале, не догадывалась о сути брака между ней и Мехмедом. И искренне недоумевала, почему Аллах не посылает госпоже ребёнка. Однажды Лале это надоело, но она с достоинством сообщила о своём бесплодии. Не больше. И они до сих пор общаются: Лале очень рада принимать у себя детей Аслана. Шехзаде Баязид уже подрос, пятнадцать лет исполнилось, а потому его недавно отправили в Манису, как старшего шехзаде. Мустафу готовили к тому же.
Что же о делах гарема? Благородную и гордую Ирину казнили в том же году, что захватили Стамбул. За покушение на жизнь султана. Тамара через два года вошла в гарем, но отношения с госпожой у неё не испортились. Даже странно, что девушка очень любила наблюдать взаимодействие султана и его любимой жены. О таком, как говорит, даже мечтать не смеет.
От других наложниц у Мехмеда родилось ещё трое детей: сын Джем и две дочери, Гевхеран и Айше. Лале заботилась о них столько же, сколько и о Баязиде с Мустафой. Да и с её лёгкой руки в гареме спокойно. Хотя после той необычной встречи с Владом она провела год в Бурсе. Здоровье стало совсем не важным. Если раньше у Мехмеда и были мысли хитростью подтолкнуть её к близости, то теперь смотреть больно: Лале чахла на глазах. Возможно, уважение людей давно сменилось жалостью, но Лале устала разбираться в их душах. Она просто желала покоя.