Они ведь наедине толком и не были. Хотя… присутствие друга нисколько не мешало любоваться красотой девушки. Тёмная кожа и тёмные волосы не очень-то и нравились. И глаза были тёмно-карие, но такие выразительные. И каждое выражение лица не могло уйти из памяти. И голос, который он мог бы услышать издалека, даже в большой толпе.
Так мало о ней воспоминаний. И каждое прокручивать в голове от начала до конца, не упуская ничего, — он же сойдёт с ума! Одна беда. Она мусульманка, дочь династии османов, а он православный и раб.
Неожиданно, но от письма пахнет мятой, как и её волосы. Потому что Лале как-то обмолвилась, что запах мяты напоминает ночь. Точно, это ведь тогда, когда они на звёзды смотрели. Аслан ещё сказал, что все лекари только и делают, что варят так, что дышать невозможно. А у Лале и рецепта никакого нет — и каждый раз хорошо получается.
«Просто капну немного на подушку — после тяжёлого дня лучше не придумаешь!» — и голос в голове так приятно звучит. Как быстро он забудет? Но несмотря на желание сохранить письмо, Влад закапывает его и спешит в казармы. Не хватало ещё, чтобы искать начали.
†††
Шахи-хатун действительно злилась, но не оставила свою любимицу, даже когда их отправили в самые холодные покои. Отдать в казну женщина решила только самые не нужные вещи. Учиться Лале никто не запрещал, а потому она продолжила посещать занятия. Раду делал то же самое, только теперь он жил не так хорошо. Но пока Лале-хатун рядом, мальчик готов терпеть. Нурай даже не стала подшучивать. Они конечно разные. Но друг друга уважали. На одном уроке девушка даже подсела к ней, чтобы сказать:
— Если что-нибудь понадобиться, намекни, — но вместе с тем продолжала налаживать отношения с Мехмедом. Кто знает, может она пройдёт по золотому пути и родит ему наследников. Однако думать об этом было неприятно, Лале поёжилась. И вспомнила о дяде. Да, на первый взгляд, не скажешь, но дворец стал совершенно другим.
Рисовать она не перестала. Даже больше. Но только пейзажи, за которые можно было выручить деньги. Однако как-то посмотрев в зеркало и подумав, как хорошо сидит на ней это чёрное платье, захотелось нарисовать себя. И пока она рисовала свой портрет, думала об Аслане и Владе. О Владе конечно больше.
Во-первых, она заботилась о Раду. Во-вторых, из-за того решающего разговора она могла навлечь на старшего брата беду. В-третьих, рисуя глаза Раду, она вспомнила о глазах Влада. Они были более яркими и чистыми. И перестать вспоминать его после этого стало невозможно. Занимаясь автопортретом, она как-то прервалась и задумалась. До того госпожа расслабилась, что даже портрет Хасана не спрятала. Заметила его «взгляд» и виновато опустила голову.
— Могли бы хоть немного расстроиться, шехзаде, — и поспешила спрятать все холсты. Да, если их найдут, её ничто не спасёт. Но, кажется, Мехмеду совсем не до неё стало. Недавно янычары подняли восстание, а это о многом говорит. Шахи-хатун как-то обмолвилась, что возвращение султана Мурада и его второе восшествие на трон возможно. Но так тихо-тихо женщина произнесла это, что больше смахивало на иллюзию злых джиннов, которые заставили Лале произнести вслух опасное и сокровенное.
†††
— Мама мне часто колыбельные пела. Она тоже много чего боялась, заметно было, — Лале широко улыбнулась мальчику. Ничего она не боится! Может, чуть-чуть, но не так сильно, как он представляет. В последнее время Раду трудно уложить спать. Но оказалось, что Лале не знает колыбельных. А потому уговорила Раду на сказки, которые часто рассказывают шехзаде.
Когда мальчик уснул, Шахи-хатун молча, но с явным недовольством на лице отдала ей записку. Лале с ужасном на неё посмотрела.
— Не читала я, драгоценная моя, но сожги её быстрее, — и затем женщина отправилась к себе. Свеча горела хорошо, девушка наклонилась к ней ближе.
Я не знаю, как отблагодарить тебя. Быть может, я могу остаться на твоей стороне?
Живой и помнящий о твоих наставлениях Влад.
Напиши рыжему, ревнует.
Лале зажала рот ладошкой, чтобы не засмеяться. Он на её стороне, он понял. Как же хорошо! Она выдохнула, гора с плеч. И не одна.
«Живой и помнящий…» — передразнила про себя, покрутившись на одном месте. Последнее предложение, как по-нашему, убило. Присев на пол кое-как она ещё несколько раз пробежалась по скромному ответу. Рыжий? Аслан ревнует? Да, некрасиво вышло, надо и ему написать.
Сжигая долгожданную весточку, Лале попробовала представить, как Влад говорит это. И почему-то покраснела. Подскочила, как только ничего не осталось и несильно запахло горелым, поспешила в кровать. Поскорее уснуть. Уснуть и забыть. Только как забыть, если сердце ёкнуло так знакомо, но почему-то в десятки раз сильнее.
========== …как раньше? ==========
Лале оказалась во тьме, она ничего не видела. И было так тихо, что стук сердца разносился всюду. Но она решилась осторожно идти вперёд, выставив руки перед собой. Шла. Сколько? Не знала. Но сердце стучало всё тише, и становилось легко, спокойно. Затем она услышала молитвы, что читали женщины в гареме после похорон шехзаде Хасана. Она так хорошо запомнила их голоса? Жутко. И в то же время Лале почувствовала себя в безопасности. Тьма перестала казаться страшной. А потом становилась всё светлей, и вот, через черноватую полупрозрачную дымку ей видится сад. Не похож на дворцовый. А может это он, только когда она была маленькой? Или вовсе до её рождения.
Стало неприятно. Но почему, Лале не смогла бы ответить. Как будто что-то схватило её сердце и сжало его. Но не было настолько больно, чтобы согнуться и упасть. Трава под босыми ногами стала мягче. Захотелось вдохнуть глубже, но не получалось. Лале поняла, что не дышит. Подобное не могло не взволновать. И ей стало не по себе, просто потому что испугалась. Лучше бы и дальше не замечала.
— Лале! —на плечи опустились знакомые руки. До сих пор помнит. И тут же оборачивается.
— Шехзаде… — Хасан! Он улыбнулся ей тепло. То, что удерживало её сердце, исчезло. Наконец-то стало по-настоящему легко. Тьма окончательно расступилась. И Лале почувствовала небывалый прилив сил. Что-то чужое, непривычное, но в то же время такое родное.
— Всё хорошо, теперь всё будет хорошо, — она выпрямилась, и юноша убрал руки с её плеч. Ухватился за ладонь и крепче сжал. — Только ты не туда идёшь, — его глаза сияли ярче, чем на портрете. Лале на мгновение застыла, а затем посмотрела в сторону, куда шла. Вдалеке она увидела женщину и двоих юношей. Первого она едва узнавала, но сердце подсказывало, что это шехзаде Ахмед. Он умер, когда ей было семь лет. И шехзаде Алааддин, который неожиданно скончался два года назад. Лекари так и не установили причину. Женщина… это была её мать, Айше-султан. И всех их она любила. И все они были прекрасными людьми.
— Шехзаде Хасан? — она посмотрела на него с непониманием. Умерла? Но если идёт не туда, жива?
— Отец расстроится, если и тебя не станет, не думаешь? — Хасан осторожно провёл пальцами по её щеке и заправил пряди за ухо, потом с другой стороны. Никак не давил на неё, ни в чём не убеждал. — Ты сама можешь принять решение. Вернёшься, мы поможем, — после этих слов она ещё раз взглянула на старших шехзаде и мать. Они все улыбались ей. Стояли далеко, но Лале хорошо видела их лица.
А там, в другой стороне, её ждёт дядя Мурад?
Не успела подумать, как донёсся боевой клич янычар. Лале оглянулась — никого!
— Ты слышишь их? Отец в Эдирне, — шехзаде посмотрел в сторону, откуда ей послышался звук. Дорога назад. И он улыбался, глядя в ту сторону.