— Мы были хорошими подругами, но Аллах пожелал иного, — укор, нет, обвинение. Только Дайе гордо выпятила грудь и серьёзно сказала:
— Я не желаю девочке зла, но иного выхода не было. Если она выживет, что скажет султану, что после будет с моим Мехмедом? Ты защищаешь её, а я его, — на это ответить было нечего. Но Шахи тоже выпрямилась и гордо посмотрела на старую подругу:
— Травить её было лишним, — и отправилась к Лале. Но ничего, ей навстречу уже бежит евнух с доброй вестью. Машалла, и султан Мурад обрадуется.
†††
— Лале писала, что ты хорошо себя вёл, — Влад использовал валашский. Раду даже как-то удивился. Лале-хатун делала всё, чтобы он не забыл родной язык. Но мальчик не ожидал, что услышит его сейчас. Было ли приятно? Или наоборот? Он не мог определиться. — Ты так вымахал, для восьми лет довольно высокий, — как-то госпожа предлагала ему написать брату. Только Раду побоялся. Он ещё помнил, как брат разозлился на него. Но сейчас совсем по-другому.
— Лале тоже так говорит, — валашский из его уст звучал неуверенно. Влад вздохнул. В принципе, это было ожидаемо.
— А ещё она говорила, ты хорошо учишься, — вот это уже больше похоже на похвалу! Так держать, Влад! Вокруг ни души, только слуги показываются и исчезают. Они почти у своих прошлых покоев.
— Есть вещи, которые мне не нравятся. Османы даже звёзды наблюдают не так, как делала мама, — мальчик закусил губу и посмотрел на брата. Такой высокий, ужас!
— Ты помнишь? — Влад опустил голову, и Раду смог увидеть его улыбку. Он кивнул в ответ, его руку сжали чуть крепче.
— А ты… стал чересчур высоким. Даже выше папы и брата Мирчи? — Влад покачал головой. Этого он знать не может. Даже вестей от родителей не получал. А может, не позволял кто-то другой. Пока шли к покоям, говорили о всякой ерунде. Раду проявил инициативу. Влад был рад. Увы, ведь правда в том, что мальчик не хотел говорить о Лале-хатун. По его вине она могла умереть. Нет! Если он будет думать об этом, то расплачется. И Влад точно поймёт. И разозлится?! Раду этого совсем не хочет.
— Вот вы где? Нас по-другому тут расселили. Так что я к вам третьим лишним, — Раду выпучил глаза.
— Я теперь здесь буду жить? — Аслан, посмотрев на него, ободряюще улыбнулся.
— Я ведь вернулся, так что да, — после слов брата мальчик опустил голову. Аслан сощурился, переглянулся с Владом. А затем подшутил:
— С красавицей-госпожой жить куда лучше, да, Раду? — мальчик тут же заалел. И пнул рыжего в ногу. А затем посмотрел, пыхтя. Аслан ещё сильнее рассмеялся.
— Вла-а-а-ад, — мальчик явно растерялся. Всё-таки ему нужна поддержка старшего брата. И он её получил. Наклонившись, Влад прошептал, но так, чтобы Аслан тоже услышал:
— Он просто завидует, ведь всё внимание госпожи было у тебя, — и посмотрел на друга. Тот губами прошептал: «Предатель». Но Влад остался доволен. Подошла калфа и сообщила, что всё готово. Они зашли в комнату: с казармами и сравнивать нельзя. Рай и Ад — можно догадаться, что чем является.
— А здесь куда лучше, чем комната Лале-хатун, — юноши посмотрели на мальчика. — А вы не знали? — захлопал он пушистыми ресницами. — Сул… шехзаде Мехмед выселил нас в самые холодные покои. И выдавал жалование, — Раду напрягся, припоминая те роковые слова, — как месячное жалование янычара, — и пошёл к столику, взять лукум, который недавно принесли. Может, стоит отнести его Лале? Хотя теперь ей никто не посмеет отказать в чём-либо, и ему не нужно выпрашивать сладости у какой-нибудь калфы или евнухов.
Аслан и Влад переглянулись.
— Раду, а где сейчас сама Лале? Почему она не вышла встречать султана Мурада? — мальчик перед ними выронил весь лукум из рук. Сжался и замотал головой.
— Не знаю, она просто долго спала. Дядя ведь не разозлится на племянницу за это, — Влад сощурился: брат решил дурачком прикинуться. Действительно смышлён.
— Нет, ты знаешь, Раду, — Влад старался не злиться. Он не любил ложь ещё с тех времён, когда они с семьёй преклоняли колени то перед венграми, то перед турками. Мама очень часто врала, что всё будет хорошо — их положение было слишком шатким. Отец стал господарём Валахии, но что отдал взамен — детей в плен? А получил жизнь в страхе. В любой момент этот трон могли отобрать… и не знаешь, кто ударит в спину, а кто с самого начала против тебя.
И как бы хорошо султан Мурад к ним ни относился, в глазах османов они чужие, люди нечестивой веры, а значит ниже их.
— Не знаю, — заупрямился мальчик. Аслан заметил: что-то тут не так. Само собой, Раду врал. Но поведение Влада! Нельзя не заметить.
— Хорошо, Раду, — он схватил Влада за плечо, — мы поняли, ты ничего не знаешь, — а затем посмотрел Владу в глаза: — Он ничего не знает. Выясним у евнухов, например, у Амбера-аги, — Влад кивнул, но посмотрел на Раду с неодобрением. Они сели в разные углы комнаты. Аслан не решался расспросить, а потому предложил мальчику выйти в сад. Тот охотно согласился.
Влад сел, опираясь руками на колени. Сжал ладони в замок, скрестив пальцы. И закрыл глаза, опустив голову. Что с Лале? Жива ведь?
«Если нет, то во дворце должен быть траур. Хотя Мехмед…» — закусил губу. Судя по письмам, Раду привязался к ней. Значит, она точно не умерла. Этот ребёнок всё ещё открыто проявляет эмоции. И лгать совсем не умеет.
Ах, Влад, тебя ему не обмануть. Но это дитя повинно лишь в том, что так легко доверяет людям. Мальчик поздно понял, что он сделал. А госпожа жива, и она уже простила его. И ты прости… если узнаешь.
†††
Хоть султан и сказал, что поговорит с Мехмедом наедине, он ни с кем не виделся. Ни в день приезда. Ни в следующий, ни в тот, что за следующим. Только на четвёртый день позвал к себе шехзаде и племянницу. Сначала он прошёлся по всем ошибкам Мехмеда. И его последнее слово не могло не задеть, не обидеть:
— Рано я на тебя понадеялся, — и потёр лоб рукой. — Более того, сестру попытался убить. И за что? — Мурад смотрел на сапоги, не желая смотреть в глаза сына. Он боялся увидеть нечто, что его напугает, или разочарует окончательно. Однако Мехмед понял это иначе. Но говорить что-либо не стал. — Ведь не за что. Свои ошибки увидел чужими глазами, а признать не смог. Поэтому завтра ты отправляешься в Манису, и не посмеешь покинуть санджак без моего дозволения, — Мехмед со злостью сжал кулаки. Лале, опустившая голову, видела, как проступают вены. Почему-то вспомнились слова дяди в день приезда Мехмеда. Его вина, говорил он. Отвечает за свои грехи.
— Как скажете, повелитель, — и всё же, каким бы он гадом ни был, а мог вести себя достойно, как подобает шехзаде.
— Это не всё, Мехмед. Ничего не хочешь сказать Лале? — шехзаде тут же посмотрел на неё. И снова этот взгляд, который мог бы обратить её в прах. Тяжёлое дыхание. Но как-то нет желания получить извинения. Зачем?
— Султан… — она чуть подняла голову, чтобы увидеть реакцию дяди. Он кивнул, и Лале смело продолжила: — В произошедшем есть и моя вина. Возможно, я была слишком самоуверенна, тем самым настроив шехзаде против себя, — и опустила голову. Главное, не перебирать складки на платье. Не стоит подавать виду, как страшно на самом деле. Эти три дня прошли нелегко, в осознании того факта, что она могла умереть по-настоящему. Но вместе с тем в душе было необъятное тепло, поддерживающее её. Зара-хатун сказала: «Очнувшись, вы светите подобно солнцу. Иншалла, это добрый знак». Хватит ли его для этого дворца?