Он поднялся с ложа и обратился к Аллаху. И вновь, как у подножия горы Синай, он умолял Всемогущего открыться, на чьей же Он стороне и кому благоволит, если все кругом враги друг другу и никому в этом грешном мире нельзя верить.
В эти мгновения к нему вошел, держа в левой руке светильник, дядя Ширку.
Он заговорил, будто со дна колодца, и голос его был очень мрачным:
— Ты тоже не спишь, Юсуф?.. Плохая ночь. Мы не удержим крепость. У атабека свои особые замыслы, и он о нас забыл. Погибнуть здесь — невелика слава. Уже некому будет вытереть нам заплеванные спины. Надо сдать крепость. Это не Дамаск. Она никому не нужна. Никому… Но Шавар побоится лишать нас жизни. Я в этом не сомневаюсь. Франку тоже не нужны лишние хлопоты. Он свое дело сделал и получит золото от Шавара, если только этот шакал не обманет и его. Надо сдать крепость…
— Эмир, ты послушался моего совета остаться в Египте. — Горло у Юсуфа пересохло, и он с трудом сглотнул. — Но я ошибся. Утром я сам пойду к франкам…
Светильник задрожал в руке Ширку, но сам он ничего не сказал племяннику.
— Я хочу узнать, сколько их малик запросит за мир, — продолжил Юсуф, видя, что дядя уже готов согласиться. — Ты посмотришь, что произойдет, и решишь, что делать. Теперь, как и раньше, есть два пути.
— Два? — удивился дядя.
— Сдать крепость… Или открыть ворота и всеми силами ударить по франкам. Может, Всемогущий Аллах, сделает нам подарок за доблесть и отдаст нам в руки их малика.
Эмир Ширку долго смотрел на племянника и, казалось, окаменел посреди комнаты.
— Помолимся Аллаху и дождемся утра — ожив наконец, сказал он уже не таким безнадежным тоном.
На рассвете, после салята[73], Юсуф собрался было идти в стан врага, полагая, что этот намаз был первым в тот день и станет последним в его жизни. Вместе с дядей, пропуская мимо ушей его наставления, он уже спускался к железной дверце, находившейся рядом с вратами, когда воины наверху загалдели и замахали руками, призывая их вернуться на стену.
То, что Ширку и его племянник увидели во вражеском стане, немало озадачило их. Египтяне беспорядочно слонялись по стану, словно растеряв всех своих сотников, а самые знатные франки вместе со своим королем, сидя на конях, расположились в стороне кругом и что-то горячо обсуждали. Наконец, когда уже появилось солнце, от этого круга отделился один всадник и шагом двинулся к воротам Бильбайса. Египтяне же внезапно стали отходить дальше от стен, явно повинуясь чьему-то приказу. По пути к франку присоединился слуга, глашатай переговоров. Подступив к воротам, он стал просить, чтобы их вдвоем впустили в пределы стен.
Немногим позже, слушая франка, прекрасно говорившего по-арабски, оба — и эмир Ширку, и его военачальник Юсуф — с трудом скрывали глубочайшую растерянность и только важно кивали.
Малик Ирусалима, Амори Первый, предлагал мир! Условие казалось еще более невероятным, чем само предложение о мире: это условие заключалось в одновременном, если не сказать «союзном», уходе из Египта обоих войск — франкского и сирийского.
— Мы подумаем до полудня, — севшим голосом сказал Ширку.
Франк очень вежливо поблагодарил и вернулся к своим.
— Уж не чума ли пришла в Египет? — почесав сначала одну щеку, потом — другую, предположил Ширку.
— Если чума, значит Всемогущий Аллах нас услышал, — откликнулся его племянник, — а если ловушка…
Но сошлись на том, что Аллах предложил некий третий выход из положения, и мир нужно принять.
Решено было поступить следующим образом: выйти из Бильбайса в полном боевом порядке, причем возглавить изрядно поредевшее войско (осталось всего чуть больше шести сотен воинов) должен был Юсуф, а замыкать — эмир Ширку. Всем воинам был заранее дан приказ: в случае нападения любого из врагов, тут же собраться в единый кулак и нанести мощный удар по франкам. Все остальное было предоставлено воле Аллаха.
Когда приготовились выступать из города, все шатры осаждавших были уже сняты. Франки отошли на половину фарсаха[74] к северу, а египтяне — к югу. Осажденные вышли из города во главе с Юсуфом, а последним выехал из ворот, эмир Асад ад-Дин Ширку с обнаженной саблей в руке.
Франки так же неторопливо, как и пришли, двинулись обратно, на восток, а египтяне остались на месте. Дядя Ширку несколько раз оглянулся на них и на оставленный город. Когда расстояние до крепости увеличилось до двух фарсахов, он облегченно вздохнул и убрал саблю в ножны.
73
Салят — мусульманская каноническая молитва, которую предписано совершать пять раз в день: между рассветом и восходом, в полдень, незадолго до заката, после заката, поздно вечером.