Разговор о предстоящей операции велся в присутствии Галецкого.
— Начальник! Давай бумагу! — вдруг раздался его громкий голос. — Следы 43-го размера — мои, и я не хочу испытывать судьбу. Меня при побеге такая же псина разделала… потом восемь месяцев на больничке проторчал. Хорошо еще совсем инвалидом не стал.
Ему дали бумагу, и он письменно признался в ограблении ларька, указав, где спрятано украденное.
С Захаровым пришлось повозиться.
Вторая емкость с запахом (так и хочется сказать «сорокового размера») хранила секрет.
На большой веранде 36-го отделения милиции (на Поклонной горе) собрали девять человек. Я разъяснил Захарову ситуацию. Его ли следы у Ларька или нет — определит служебная собака. Будет применен метод одорологии. И предложил ему встать в группу приглашенных граждан.
Кортес-Кагор понял — предстоит работа. Он медленно наполнялся злобой. Даже клацал зубами в глухом наморднике.
Пришли на веранду и человек «пять сотрудников милиции. Посмотреть — все-таки не каждый день такое зрелище. Был среди них и старшина-хозяйственник, давний друг капитана Иванова — еще в школе сидели за одной партой.
Я объявил собравшимся о начале «выборки» и попросил оставившего следы возле ларя на Большой Десятинной добровольно выйти из строя. Никакой реакции. Повторил призыв. Абсолютное молчание. Я поднес к носу Кортеса капроновую емкость и открыл пробку.
Кортес втянул запах и, получив команду «Ищи!», двинулся вдоль шеренги.
Захаров стоял последним. Кортес поравнялся с ним… Резко отступил назад… И через секунду, в прыжке, как клещами, передними лапами обхватил обе его ноги. Ударил головой, грудью и свалил его на пол!
Перепуганные добровольцы бросились врассыпную. И разбежались бы все, если бы предусмотрительный старшина не запер на ключ входную дверь.
Кортес-Кагор в глухом наморднике тщетно пытался хоть как-то ухватить клыком горло Захарова. А тот валялся на полу и что-то истошно кричал, пытаясь отбиться от собаки ногами, обутыми в кирзовые, еще лагерные сапоги.
— Ко мне! — приказал я.
Кортес оторвался от визжащего Захарова, нехотя подошел ко мне и сел рядом. Глаза его были налиты кровью. Он щелкал зубами и был чрезвычайно недоволен. Но дисциплина есть дисциплина.
Промахов за Кортесом не числилось. Но, по правилам, была необходима еще одна «выборка». Вторая и окончательная. Однако участники следственного эксперимента находились в шоке и категорически отказывались начать все сначала. Капитан Иванов, старшина и я принялись уговаривать их. Удалось это не сразу. Помогли своим личным примером зрители из сотрудников милиции. Они тоже встали в шеренгу среди граждан. Захарову я предложил выбрать любое место. Он мог даже окружить себя «толпой» из добровольцев, что он в конце концов и сделал.
Я уже собирался пустить Кортеса, как вдруг услышал:
— Товарищ Балдаев! Снимите с собаки намордник! — в приказном тоне обратился ко мне капитан Иванов. — Я знаю, что наши розыскные собаки не ошибаются.
— Правильно, — ответил я. — Моя собака не ошибается. Но вы представляете, что будет с подозреваемым? Он же через минуту станет инвалидом, а через две — Кортес просто разорвет его в клочья!
Капитан Иванов задумался, но ненадолго:
— Старшина! Принесите йод и весь имеющийся перевязочный материал! И позвоните в «скорую помощь»: пусть на всякий случай, пришлют машину.
«Добровольцы» слушали все это с видом обреченных на казнь. Каждый, я уверен, проклинал себя за согласие участвовать в таком оперативном мероприятии.
Появился старшина с большим никелированным медицинским ящиком, бинтами и тремя флаконами йода. Весело, как помощник палача, улыбаясь, отрапортовал:
— Скорая будет с минуты на минуту. Все готово…
Его прервал жуткий рев. Расшвыряв свою «охрану» на середину веранды вырвался Захаров. Его трясло. Заикаясь и страшно матерясь, он орал:
— Суки! Зверье проклятое! Человека готовы растерзать! Вам бы только замочить кого-нибудь, волки поганые! Ну — я! Я ломанул этот ларь! И за это вы, шкуры ментовские, меня хотите искалечить?! Загнать в инвалидный лагерь! Я — вор! И я требую сюда прокурора! Я — советский человек! А вы, мусора — все фашисты!