Но у меня перед мысленным взором поплыли картинки последних событий перед тем, как я попала сюда. Ректор несколько раз ухмыльнулся. Потом возник кадр, где я слышу голос старого пирата-скелета. Ректор едва не засмеялся, с усилием сдержав себя.
— Ну, все понятно, — заговорил он, повернувшись к декану, но продолжая держать палец на моем лбу, отчего по всему моему телу разбегались толпы взбесившихся мурашек. «Нет, ну точно садист!» — Во-первых, соврала и произнесла заклятье. На ней повис долг искупления. Во-вторых, она, дорогой декан, все-таки некромант, и с костей соскочила вовсе не из-за испуга, а из-за того, что поняла их призыв.
— Этого не может быть! Даже я и адепты ничего не услышали!
— Ну, вас могло отвлечь эффектное появление мисс Дарии. И вы, я думаю, хотели разузнать у пирата, где же спрятаны его легендарные или, лучше сказать, мифические сокровища…
— Этим легендам есть масса подтверждений, ректор Визард!..
— Конечно, уважаемый декан Мортон, впрочем, как и опровержений. Но сейчас не об этом. Призыв пирата был направлен конкретно на эту девушку, и именно она его и услышала.
Некромант открыл было рот, но ректор предупредил его вопрос:
— В тот момент пират посчитал сокровищем молодое тело мисс Дарии. Думаю, вы меня поняли.
Я, одновременно от стыда и злости, стиснула зубы. Мои щеки и уши пылали. Мортон смутился и закашлялся. И в этот момент Визард снова резко повернулся ко мне:
— Так, а это что такое? — его большой палец буквально вдавился в мой лоб.
— Декан Мортон, ступайте к адептам. Я позже сообщу все по делу мисс Дарии, — при этом ректор гипнотическим взглядом будто просвечивал меня, сканировал, считывал что-то, чего я уже мысленно не видела, что-то глубокое и тайное.
Глава 2
Под властным взглядом ректора Визарда я стала впадать в какое-то странное состояние, похожее то ли на опьянение, то ли на наркотический кумар, то ли на транс. Я не заметила, как оказалась сидящей на одном из стульев приемной, а этот невозможный мужчина склонился надо мной. Его глаза-бездны удерживали мой взгляд так, что я при всем желании не смогла бы их закрыть.
Теперь он держал мою голову двумя руками. Большой палец правой руки так и оставался в точке гипофиза на моем лбу, а левая его рука обхватила мою голову сзади так, что указательный палец лежал на затылке, а большой и остальные обхватывали шею.
Сначала я не чувствовала ничего, кроме гипнотического ступора. А затем из недр памяти медленно, как змеи из нор, поползли воспоминания семи-пятилетней давности.
Мне было тринадцать лет, когда мамы не стало. Просто в одно ужасное утро она не проснулась. Совсем молодая. Мы были с ней похожи, как близнецы, все удивлялись, что она моя мать, а не старшая сестра. Бело-золотистые кудри и голубые глаза я унаследовала от нее. Мы были очень близки, дружили, я была совершенно маминой дочкой.
Надо ли говорить, что для меня это было тяжелейшим ударом. Диких истерик я не закатывала. Боль была такой сильной, что иссушала даже простые слезы. В то время я начала носить, не снимая, черные бесформенные одежды и пропадала на кладбище. С тех самых пор я совершенно не боюсь мертвых.
Первые несколько недель я просто молча сидела у плиты, без стенаний и слез, без заламывания рук. Только раскачивалась и пела-гудела под нос. А потом что-то прояснилось в сознании, и я начала рассказывать маминой могиле обо всем, что со мной происходит. Что я стала хуже учиться. Что одноклассники боятся моего взгляда. Что перестали дразнить одуванчиком — я туго скалывала волосы. Зато за черную одежду, бледное лицо и глаза-кинжалы иногда вслед шепчут «ведьма».
А в один прекрасный момент я услышала, как мама мне отвечает. И что странно, я не подумала, что сошла с ума, не испугалась. Я так обрадовалась, что впервые за это время заплакала — от счастья! Мне хватило ума никому не рассказывать о своей новой «возможности». Я даже начала исправлять учебу, потому что маму очень огорчала моя неуспеваемость. Постаралась наладить отношения с друзьями. Я делала все, о чем просила мама. Советовалась с ней по любому поводу. Как раньше!
Отец тоже ничего не знал. Особенно отец! Занятой бизнесмен, материалист до мозга костей, он бы не понял меня. И ладно бы не разделил воодушевления, но запросто мог затаскать по психологам и прочим шарлатанам. И так некоторые «добросердечные» соседки называли меня изредка сумасшедшей, когда я, задумавшись, брела с отсутствующим видом домой с кладбища.