— Всего хорошего, — кивнула она еврею, показывая на дверь.
Тот попробовал еще что-то сказать, но рука, указующая на дверь, не опускалась. Только когда этот свидетель вышел, бедная женщина расплакалась, однако Мадзе так ничего и не сказала, не пожаловалась, молчала как заклятая.
После обеда она велела приготовить все для поездки, не объясняя ни куда, ни зачем хочет ехать. Распоряжения отдавала с сухими глазами, сдержанным голосом.
— Тебе нет нужды ехать, — сказала она бледной, испуганной Мадзе, — со мной поедет служанка. Я надеюсь скоро вернуться и не хочу, чтобы ты напрасно мучилась в дороге.
Она поцеловала ее в голову и уронила две-три слезинки. Не догадывалась Мадзина опекунша, что бедняжка все впала, только от нее же и таилась.
— Пани, милая, — осмелилась тихо возразить Мадзя, — я ведь могла бы пригодиться в дороге или там, на месте. Саломея не всегда здорова, у нее часто голова болит…
Старуха посмотрела на Мадзю.
— Нет, дитя мое, будет лучше, если ты останешься дома. Поверь мне и не спрашивай больше.
Мадзя, которой было страшно и горько отпускать свою опекуншу одну, с плачем бросилась к ее ногам.
— Милая моя пани, — восклицала она, рыдая, — не щадите вы меня, не жалейте ангельским своим сердцем. Я все знаю… Я уже давно ношу в себе эту боль… Позвольте мне отслужить за измену той, неблагодарной…
Тут уж они обе дали волю слезам. Пани Эльжбета еще колебалась, брать ли Мадзю с собой, хотела уберечь ее от тяжелых впечатлений, но, сколько она ее ни гнала, девушка стояла на своем, Наутро ксендз Затока, которого пригласили отслужить молебен, застал старушку побледневшей, несколько подавленной, но мужественно выдержавшей удар судьбы.
Когда молебствие кончилось, она увела ксендза к себе, чтобы поверить другу дома свое горе. Тот, едва услышав первые слова, тихо прервал ее.
— Я уже все знаю, не надрывайте вы себе сердце; знаю, плачу и молюсь… Бог даст, еще спасете эту душу…
Старушка тряхнула головой.
— Я еще сама не решила как быть, что стану делать. Удастся ли мне вырвать его из рук этой несчастной? Должна ли я во имя исправления постыдного шага уговаривать его жениться на женщине, которая никогда не сумеет стать достойной женой и матерью? По закону, как и по совести, он должен был бы вести ее под венец… А что будет дальше?
Ксендз Затока долго не отвечал:
— Бог подскажет, — прошептал он наконец, — но хватит ли у вас сил?
— Я почерпну их в любви сына, — торжественно ответила пани Эльжбета. — Один господь ведает, что станется со мной потом, но, пока я не исполню свой долг, силы не оставят меня. Отче, — добавила она, — вся моя надежда на провидение. Нет, не останется мой сын глух к голосу матери и вернется домой. Дорог он мне будет как никогда, но, увы, это уже не прежний мой сыночек, на котором никогда не было ни пятнышка… Замарали мне его злые люди, для того, видно, чтобы мы смирили свою гордыню, меньше кичились своей добродетелью. Будь благословенно имя божие, даже когда господь карает и бичует детей своих.
Грустный был этот выезд из дому и путешествие нелегкое, а прибытие в Киев так взволновало мужественную старуху, что она тряслась, словно в лихорадке, и Мадзе первым делом пришлось уложить ее в постель.
Теперь надлежало обдумать средства, с помощью которых пани Эльжбета могла бы вернуть сына в Замилов. Она еще не решила, призвать ли его к себе или взять да и вторгнуться на «чердачок» в то время, когда там находится Эварист, обрекая себя тем самым на неизбежную и неприятную встречу с Зоней, о дерзком характере которой была наслышана.
Уложив бедную трясущуюся старушку, Мадзя, которая не могла усидеть в комнате, изнемогавшая от беспокойства, усталости, беспрерывных слез и головной боли, выбежала за ворота заезжего дома на Подоле, где они остановились.
Был весенний вечер, и все живое пользовалось хорошей погодой. На улицах толпились люди, Мадзя провожала их осоловелыми от боли глазами.
Вдруг она вздрогнула и в первую минуту чуть не бросилась назад, в ворота. В двух шагах от нее стояла Зоня. В элегантном весеннем пальто и шляпке полумужского фасона, какой она всегда носила, со свежим и румяным лицом, с веселыми глазами. Узнав сестру, она вскрикнула.
Может быть, счастливая судьба подстроила эту встречу, мелькнуло у Мадзи в голове, с тем, чтобы уберечь пани Эльжбету от лишнего огорчения. Она осталась стоять на месте, меряя Зоню неприязненным взглядом. Та, нисколько не смутившись, подошла и положила руку ей на плечо.
— Мадзя? А ты что тут делаешь?
— Я? — ответила девушка с возмущением. — Это тебя, неблагодарная, недобрая Зоня, должна я спросить, что ты делаешь. Боже мой, что ты сделала?