Потом вся орава — в разноцветных летних пиджаках и вычурных блузках — набросится на завтрак, изображая голодных дикарей и гогоча от восторга. Подумать только: я ведь мог бы завтракать в клубе, прислонив к кофейнику утреннюю газету, в пустой комнате в городской тиши!
Повторяю: я здесь исключительно по собственной вине.
Долгие годы я придерживался правила — не ездить в гости, поскольку давным-давно усвоил, что эти визиты приносят лишь страдания. Получив открытку или телеграмму «Не хотите подскочить в Адирондаки и провести с нами уикенд?» — я писал в ответ: «Не хочу, если только Адирондаки сами куда-нибудь не отскочат», или примерно так. Если хозяин загородного дома предлагал: «Наш работник встретит вас с двуколкой в любой удобный для вас день», — он получал в ответ что-то вроде «Нет, не встретит — ни с двуколкой, ни с двустволкой, ни с капканом на медведя». Если знакомая светская дама просила в модной нынче манере: «Пожертвуйте нам время с полчетвертого двенадцатого июля до четырех четырнадцатого!» — я писал: «Мадам, забирайте весь месяц и год в придачу, только меня оставьте в покое».
В таком духе я отвечал на приглашения. Но чаще считал вполне достаточным отправить телеграмму «Работы по горло, оторваться не могу» — и брел обратно в читальню клуба, досматривать сны.
И все же приезд сюда целиком на моей совести. Началось все в злосчастную минуту душевного подъема, какие случаются, боюсь, у каждого: чувствуешь себя не таким, как всегда, а отличным малым, общительным, веселым и чутким — и окружающие тебе под стать. Подобное испытывал всякий. Некоторые говорят, что так заявляет о себе супер-эго. Другие считают — виновата выпивка. Неважно. В любом случае, именно находясь в таком состоянии, я повстречал Беверли-Джонса и принял его приглашение.
Дело было в клубе, после обеда. Мы, помнится, пили коктейли, и я диву давался — что за славный, веселый малый этот Беверли-Джонс, и как я был несправедлив к нему раньше. Сам-то я — что скрывать — становлюсь от пары коктейлей ярче и лучше, чем обычно — остроумнее, добрее, чище. И морально устойчивей. Я рассказывал анекдоты — с неподражаемым блеском, который появляется после второго коктейля. Вообще-то, я знаю всего четыре анекдота, а пятый постоянно забываю, но в минуту воодушевления мне представляется, что их не счесть.
Вот при каких обстоятельствах мы общались с Беверли-Джонсом. А пожимая мне руку на прощанье, он заявил:
— Как же мне хочется, дружище, чтоб вы подскочили в нашу летнюю резиденцию и пожертвовали нам август целиком!
А я, с чувством отвечая на рукопожатие, воскликнул:
— Дорогой друг, с превеликим удовольствием!
— Вот и славно, ей-богу! — обрадовался он. — Приезжайте на весь август — разбудите наше сонное царство!
Разбудить их! О боги! Мне — будить их!
Часа не прошло, как я уже проклинал собственную глупость и, поминая два коктейля, мысленно торопил волну сухого закона — пусть обрушится на всех нас и оставит до дна иссохшими, молчаливыми и необщительными.
Потом у меня затеплилась надежда, что Беверли-Джонс забудет. Как бы не так! Вскоре пришло письмо от его жены. Моего визита ожидают с таким нетерпением, писала она; я должен — она повторила зловещие слова мужа — разбудить их!
За какой же будильник они меня принимали!
А, ладно! Теперь-то им ясно. Буквально вчера вечером Беверли-Джонс обнаружил меня здесь, под сенью кедров на берегу пруда, и повел в дом так бережно, будто решил, что я собрался топиться. И он угадал…
Мне было бы легче справиться с этим ужасом — я имею в виду приезд сюда, — не заявись на станцию целая толпа встречающих в длиннющем многоместном экипаже; нелепого вида мужчины в разноцветных пиджаках и девицы без головных уборов подняли приветственный гвалт. «У нас совсем небольшая компания», — писала миссис Беверли-Джонс. Небольшая! О небеса — а что же тогда считать большой? Да еще оказалось, что на станцию приехала только половина гостей. Остальные, выстроившись на веранде дома, при нашем появлении принялись в шутовском приветствии махать теннисными ракетками и клюшками для гольфа.
Небольшая компания, ничего себе! Я тут уже шесть дней — и выучил имена еще не всех идиотов! Как зовут того болвана с пышными усами? А олух, который вчера готовил салат для пикника, кем приходится даме с гитарой? Братом или нет?
Одним словом, такого рода шумная встреча с самого начала действует на меня пагубно. Всегда. Толпа незнакомцев, дружно смеющихся над шутками и намеками, понятными только им, неизбежно повергает меня в неописуемую тоску. Когда миссис Беверли-Джонс писала «маленькая компания», я поверил, что компания и впрямь маленькая. Мне представлялось, как несколько унылых гостей приветствуют меня тихо и деликатно, а я, тоже тихий, но бодрый, поднимаю им настроение — без особых усилий, одним лишь своим присутствием.