– Господин барон, расскажите, пожалуйста, о Камне Власти и кулонах наследников.
– В тронном зале королевского дворца находится огромный изумруд, – тут же услужливо начал Пампур, – никто не знает, кем и когда он был установлен. Но известно одно: как только у очередного короля рождается наследник или наследники, от Камня сами собой откалываются куски, которые принцы и принцессы и носят в качестве кулонов до тех пор, пока не назревает момент передачи престола. При проводимой церемонии все осколки прикладываются к Камню Власти. Но обратно камень принимает всего лишь один, отторгая прочие, владелец которого и становится новым королем или королевой. Существует предание, гласящее о том, что Камень сам выбирает самого достойного претендента, каким–то неведомым образом оценивая его физические и духовные качества.
– И не обязательно им станет старший из королевских детей? – поинтересовался Огвур.
– А вот это совершенно верно, – подтвердил барон.
– Если я все правильно понял, то Камень сам выберет, кто будет править – Ульрика или ее брат? – переспросил Ланс.
И вновь барон утвердительно кивнул головой.
– Мы пришли! – возвестил Вин, останавливаясь у одной из камер. Дверью в это помещение служила не железная решетка, а настоящая деревянная створка с массивным замком, который открыли ключом, хранившимся в кошеле на поясе у Сугуты. Вин вошел первым и укрепил факел в настенном кольце, освещая крохотную каморку. Я склонилась над лежащим на топчане человеком, стараясь рассмотреть его черты. Совсем молодой мальчишка, болезненно бледный и худой, с давно нечесаными бесцветными волосами. Нос картошкой, узкий лягушачий рот. И правда, обычный деревенский парень. Но уж слишком неприметный, слишком не запоминающийся. Интуиция подсказывала мне, что все здесь не так просто, как казалось на первый взгляд.
Парень открыл глаза, которые оказались мутно–серыми. Опять – никакие глаза. И взгляд никакой, ничего не выражающий. Ни испуга, ни удивления, ни вопроса не отражалось в этом взгляде. Только безразличие и тупость.
Я подтянула ногой кривую табуретку, имеющуюся в камере, и села около пленника. Мои спутники подпирали стены, с интересом наблюдая за предпринимаемыми мной действиями. Пленник остался безучастно лежать на одеяле, не сводя с меня водянистых, ничего не выражающих глаз.
Он мне не нравился. Я не могла объяснить странной антипатии, испытываемой по отношению к этому парню, но факт оставался фактом, заставляющим меня считаться со своими ощущениями.
– Его что, пытали? – спросила я Сугуту, не отводя глаз от пленного и наблюдая за его реакцией.
– Да! – виновато проблеял старик. – Негодяй не хотел говорить.
– И что он сказал под пытками?
– Немного, – признал Вин. – Он почти ничего не знает. Он рекрут, новобранец, и доставка этого письма – его первое задание, которое он так бездарно провалил.
– Разве провалил? – скептически хмыкнула я. – А мне кажется, он выполнил его блестяще!
Яркая искорка на мгновение мелькнула в глубине серых глаз пленника. Мелькнула и погасла. Или, может, это был всего лишь отблеск пламени факела?
– Как тебя зовут? – Я обращалась к узнику.
Парень упрямо молчал.
– Говори, мерзавец, или я снова вздерну тебя на дыбу, – пригрозил Вин.
Бледные губы пленника нехотя разжались:
– Ивэн. – Голос без интонаций назвал обычное имя.
– Откуда ты и кто вручил тебе это письмо? – продолжала допрашивать я.
– Родился и жил в столице. Мои родители умерли, я воспитывался в сиротском приюте. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня признали не годным к обучению какому–либо ремеслу и подарили храму Пресветлых богов, где приставили мыть полы и протирать окна. Пару недель назад настоятель Храма отправился в объезд сельских приходов. В одном из маленьких городков он неожиданно вызвал меня к себе, дал письмо, приказал срочно вернуться в столицу и доставить письмо начальнику дворцовой гвардии. Когда я проезжал мимо замка, меня схватил дежурный патруль.
– Вот, – удовлетворенно подтвердил Вин, – ничего другого мы не смогли выбить из парня даже под пытками. Похоже, этот гонец просто исполнительный дурачок.
И снова мне показалось, что в глубине серых глаз мелькнула яркая искорка удовлетворения и насмешки. Показалось ли?
– Как вы его поймали? – Этот вопрос я адресовала Винфриду.
– А никак! – Воин насмешливо пожал плечами. – Этот идиот во весь опор скакал по дороге, даже не скрываясь, – видимо, здорово торопился.
– Даже не скрываясь! – повторила я. – Огвур, тебе это ничего не напоминает?
– А как же, – осклабился орк. – Ланс поймал меня не менее героически.
– Ну, ну, ты там полегче насчет моего геройства–то выражайся, – больше для проформы проворчал Ланс. Но и ему было ясно, что история Ивэна шита белыми нитками.
Я прогуливалась по камере, чуть не наступая на ноги своих друзей. Три шага от стены до стены, поворот – снова три шага. Особо не разгуляешься. Но размеренные вышагивания хорошо стимулировали мыслительный процесс.
– В целом у меня складывается такая картина. Ивэн не сказал ни слова правды. Настоятель никогда бы не отправил столь ценное письмо с каким–то мальчишкой для грязных работ. Он отправил бы его либо с отрядом хорошо вооруженных воинов, либо с опытным шпионом. Не исключено, что наш пленник и есть этот шпион. Далее. Со значительной долей вероятности отправитель мог предвидеть, что схваченного начнут пытать, дабы выбить из него нужную информацию. Шпион должен быть готов к этому. Барон вскрыл бы письмо в любом случае, потому что он знает, кто на самом деле правит от имени богини Аолы. Более того. Одна и та же легенда, повторяемая даже под болью пытки, должна убедить барона в том, что все написанное в подметном письме – правда. Значит, Ивэн не тот, за кого он себя выдает и, скорее всего, пытками мы ничего от него не добьемся. Ринецея предполагала, что барон или незамедлительно повесит меня без суда и следствия, не предоставив возможности оправдаться, либо я вывернусь, но подпорчу себе репутацию. Возможно, она просто не в курсе широкой осведомленности барона в вопросах престолонаследования или недооценивает мою сообразительность. Кто может опровергнуть эти рассуждения?
Теперь уже пленник смотрел на меня с неприкрытым злорадством. Огвур коротким кивком подтвердил свое совершенное согласие с моими выводами, Ланс лишь восхищенно хлопал длинными ресницами, а барон, Сугута и Вин выказывали безоговорочную готовность полностью подчиниться любому приказу своей принцессы.
– Есть ли смысл пытать тебя снова или ты не почувствуешь боли? – напрямую спросила я пленника.
Ивэн криво усмехнулся.
– Так, – решила я не терять времени попусту, – я уверена, что ты не простой деревенский мальчишка, а доверенный слуга Ринецеи. Ты рисковал жизнью – ведь барон мог повесить тебя на ближайшем дереве. Значит, жизнь из тебя выбить еще сложнее, чем откровенное признание. Но у меня есть средство, действующее надежнее моей интуиции.
Я резко выхватила из кармана колета Зеркало истинного облика, которое предусмотрительно захватила с собой для похода в подземелье, и поднесла его к лицу пленника. Ивэн громко закричал и отдернулся, но было поздно. В металлической поверхности отразилось узкое, мертвенно–серое лицо с раскосыми черными глазами и острыми клыками, приподнимавшими верхнюю губу. Увидев свой настоящий облик, чудовище взревело ужасающим воплем, в котором не сохранилось ничего человеческого. Сугута позеленел и медленно сполз по стене. Пленник вскочил с лежанки и начал стремительно трансформироваться. Хрупкое, тощее тело раздавалось вширь и сильно увеличивалось в росте до тех пор, пока не превратилось в гигантскую черную тушу, покрытую блестящей чешуей. За спиной твари выросли огромные перепончатые крылья. Смрадное дыхание, смешанное с дымом, вырывалось из ноздрей жуткой морды, ранее казавшейся человеческим лицом. Демон навис надо мной и гулко захохотал. Я оторопела. Чудовище взмахнуло лапой, заканчивающейся единственным выпирающим острым когтем, но, прежде чем удар достиг моей груди, Ланс одним прыжком преодолел разделяющее нас расстояние и оттолкнул меня в сторону. Острый коготь лишь самым кончиком задел плечо отчаянного полуэльфа, но этого оказалось достаточно для того, чтобы мышцы на руке Ланса мгновенно развалились вдоль, обнажая белую кость. Буквально на наших глазах страшная рана почернела и зашипела. Не издав ни звука, Ланс, как подкошенный, упал на пол. Изрыгая проклятия, я выхватила Нурилон и по самую рукоять вонзила клинок в грудь твари. Демон испустил такой вопль боли, что мощная кладка стен камеры пошла трещинами. Затем чудовище сделало шаг назад, весом своего тела проламывая каменные плиты, и со стоном сдернуло себя с лезвия меча. Контуры туши демона начали таять и истончаться, превращаясь в маленькое облако черного дыма, который, в свою очередь, словно в дымоход, утягивался в трещины стены. И на прощание мы услышали злобный голос: