Я пришла в себя от того, что лежала на чем–то твердом, холодном и жутко неудобном. Упираясь дрожащими ладонями в странное, рассыпающееся под моим весом ложе, – я осторожно села. Набрала полную пригоршню чего–то и поднесла к глазам, пытаясь рассмотреть это в неярком свете факела. Ничего себе! Оказывается, я лежала на огромной груде золотых монет. Голова стала тяжелой, как чугунный котел. Самыми кончиками пальцев я ощупала многострадальную макушку и обнаружила под волосами приличную шишку.
– Ну, вы даете. – Я обращалась к мраку, начинавшемуся сразу за кругом света, образованного пламенем факела. – Так ведь и убить можно!
– Это не я, – прозвучал совсем близко неожиданный ответ. Голос невидимки отличался глубиной и богатством интонаций. – Я очень человеколюбив!
Мои пальцы продолжали шарить в груде золота, отыскивая что–нибудь подходящее для охлаждения горящего огнем затылка. Натолкнувшись на что–то большое и круглое, я извлекла предмет из кучи монет. На меня оскалился белый череп, облаченный в вычурный золотой шлем. Ругнувшись, я отбросила бренные останки мертвого героя.
– Человеколюбие? – Я наконец–то нашла небольшое круглое зеркальце и со стоном облегчения приложила его к голове. – Именно под этим лозунгом и совершается большая часть самых отвратительных преступлений.
– Хорошо! – В голосе незнакомца звучало удовлетворение. – Кажется, у меня появился интересный собеседник.
– Зато у меня – невидимый. – Я щурилась, пытаясь хоть что–то разглядеть в непроглядном сумраке пещеры. – Вы ведете себя крайне невежливо. Сначала бьете меня по голове, а потом не хотите показываться. Вы не пытались таким же образом спрятаться от своей совести?
– Что? – Голос невидимки гремел как орган. – Я прячусь от совести?
Что–то большое и яркое вдруг ослепительно вспыхнуло над моей головой, осветив все вокруг серебристо–синим светом. Я взглянула и ахнула. Это был глаз. Огромный, круглый, выпуклый. Глаз дракона.
Дракон повернул голову, желая рассмотреть меня обоими широко посаженными глазами. А я так и продолжала сидеть на куче золота, задрав нос к потолку пещеры и восхищенно таращась на разумного зверя.
– Зверя? – удивился дракон. – Я не зверь. Я – волшебное существо.
Кажется, забывшись, я опять начала рассуждать вслух.
Дракон склонил шею, приблизив к моему лицу свою тяжелую, увенчанную гребнем голову. Его глаза напоминали два огромных сапфира. Гигантская пасть приоткрылась, демонстрируя набор зубов – каждый размером с мой кулак. Я испуганно зажмурилась. Тонкий раздвоенный язык почти невесомо прикоснулся к щеке.
– Пробуешь на вкус? Настоящая предобеденная интерпретация драконьего термина «человеколюбие»?
Дракон резко отдернул язык, оглушительно щелкнул зубами и… громко захохотал.
– Ох, уж мне эти человеки, с их неповторимой логикой! – Дракон дохохотался до слез, выступивших в уголках сапфировых глаз. Потом он поднял переднюю лапу и совсем по–человечески вытер слезы когтем. – Меня зовут Эткин. И отнюдь не я стал источником твой головной боли.
– А кто?
– Она, – хитро прищурил глаз дракон. – Анабель, иди сюда…
– Темно… – Второй голос принадлежал молодой женщине: – Она же не видит ничегошеньки. Это мы с тобой привыкли к полумраку. Подожди, я еще факелы запалю…
Неожиданно вспыхнувший большой свет заставил меня болезненно зажмуриться. Третий участник нашей беседы неожиданно зажег сразу несколько факелов, хорошо осветивших пещеру. Вернее – третья. Призрак, так безуспешно преследуемый мной на берегу озера, наконец–то явился во плоти. В облике молодой девушки, одетой в дорогое белое платье, изукрашенное шелковой вышивкой. Пухленькая, невысокая, белокурая и голубоглазая, она напоминала сахарную фигурку, подобную тем, которыми принято украшать праздничные торты. Девушка была очаровательна. Ее не портил даже явный избыток ювелирных украшений, щедро навешанных не только на шею, голову, пальцы и запястья, но и просто на корсаж и подол платья. Кажется, кокетка нанесла значительный урон драконьей сокровищнице. Я перевела взгляд на огромную кучу золота, еще недавно служившую мне ложем. Верхушка золотого запаса достигала потолка пещеры. М–да, столько и сотне прелестниц окажется слишком.
– Так зачем ты сюда заявилась? – В правой руке девушка держала какое–то необычное оружие, которым угрожающе похлопывала по левой ладони.
Я присмотрелась повнимательнее. Это оказалась… скалка. Но какая! Рукоятки из твердейшего красного дерева, усыпанные самоцветами, средняя часть из литого золота. Вот уж действительно кухонная утварь, достойная королевы!
– Это ты меня этим… приложила? – Я продолжала прижимать холодное золотое зеркальце к поврежденной макушке.
– Ага, – довольно кивнула девица. – Отличная штука. Держать удобно – и даже рыцаря в шлеме с ног валит…
– Рыцаря?
– Да. – Дракон насмешливо фыркнул, выпустив из ноздрей струйку дыма. – Страшнее ба… гм… женщины – зверя нет!
– Не смей называть меня бабой, – сердито прошипела девушка, замахиваясь скалкой. – Разрешите представиться – баронесса Анабель де Кардиньяк. – Слова сопровождались изящным реверансом.
– Дочь барона Пампура? – изумилась я. – Но вы же умерли?!
– Живее всех живых! – хохотнул Эткин. – И после этого вы, циничная незнакомка, будете продолжать не верить в мое человеколюбие?
– Ее отдали вам на съедение!
– Ну, это еще разобраться надо – кого кому… – задумчиво протянул дракон.
Я покосилась на скалку в пухленьких ручках блондинки. Кажется, я начинала понимать ситуацию.
– Баронесса, а почему бы вам не вернуться к вашему безутешному батюшке? Он считает вас погибшей и искренне оплакивает.
– А вы вообще кто такая? – Скалка снова угрожающе взметнулась вверх.
Мы с драконом синхронно попятились. Я – на всякий случай. Он, как мне померещилось, – уже до автоматизма отработанным привычным движением.
– Я – Ульрика де Мор…
– Пропавшая принцесса! – в голос ахнули Анабель и Эткин.
– Интересно, – риторически поинтересовалась я, – кто еще в этих краях не знаком с историей моей семьи?..
Нежнейшее мясо барашка, принесенного драконом, буквально таяло во рту. Мы с Анабелью зажарили его на костре, а в самом конце процесса приготовления и Эткин внес свою лепту, тихонько дохнув на подрумянившуюся баранью тушку. После этого филе приобрело неповторимый копченый привкус.
– Дарую вам титул первого кухмейстера моего двора. – Я смачно облизала пальцы, испачканные бараньим жиром.
– А что, ваше величество набирает двор? – лениво поинтересовался Эткин, только что скромно умявший упитанную коровенку.
Подозреваю, что барашек и корова еще пару часов назад паслись в стаде, принадлежавшем благородному барону Пампуру, – но, право же, это был не такой уж великий выкуп за жизнь его прелестной дочки.