- Хачик здесь сидел?
- Да... Ну и нюх у тебя!
- Не нюх у меня, а запах от него.
И пересев на место подальше, спросил угрюмо:
- Чего ты от меня хочешь?
- Ты вызвал сюда Хачика?
- Вызвал? - искренне удивился Шура. - Зачем? Чтобы из окна поболтаться? Я смирных для твоего удовольствия вызывал. А Шалого с Хачиком - это же надо, чтобы такое в голову пришло... Перенервничал ты, Костик...
- Так... - протянул я, соображая, можно ли верить шизопараноику и, решив, что другого выбора у меня нет, продолжил допрос:
- Хачик интересуется каким-то компроматом... В шахте, сказал, спрятан. И что мучить тебя будет, пока не скажешь где...
- Пусть мучит...
- А в нашем ящике что было? Не эти бумаги? Я давно заметил, что Ольга здорово чем-то интересуется. Я ее спрашивал, а она все темнила, отшучивалась...
- Это не моя трагедия...
- Ну, конечно... Он шлепнуть всех нас хочет, причем самым непрятным, то есть зверским образом. Что он злой такой на тебя?
- Когда он освободился, ему кто-то прямо у ворот зоны половые органы отстрелил... Он и десяти метров по воле не прошел...
- И он решил, что это ты ...
- Да... Мне кореш по зоне рассказал, что когда Хачик в больнице без бантика жить привыкал, ему большой букет красных роз и гроздь бананов прислали. А в букете записка была: "С любовью от Шурочки!". Шурочкой он меня в тюрьме называл...
- Юмористы... Бананы кастрату послать... Так, значит, это не ты Хачика сюда пригласил... Жаль... Я, честно говоря, надеялся, что если ты пригласил, то должен был и...
- Встречу подготовить?
- Да... Типа страшилки с армейской гранатой -""Дерни колечко", - ей дядя сказал, долго по полю бантик летал..." Теперь как из этого дерьма выбираться будем? Я лично выхода не вижу...
- Вечно ты торопишься... И боишься. Бздить - товар коптить.
- Торопишься, торопишься, - вспылил я, потому что действительно был, мягко выражаясь, не в своей тарелке. - А ты знаешь, что Елкин на небо улетел?
- Да... - ответил Шура, нахмурившись. - Худосоков его сильно покалечил... Давай поспим теперь... Мне надо...
И, опустив голову на сложенные на столе руки, сразу же уснул сном младенца.
Постояв над ним, я подошел к окну. Было уже темно и под ним ничего не было видно. Только далеко вдали на сопках верхушки елей щекотали смуглое вечернее небо.
"Разбить стекла и выскочить на улицу? - подумал я, переведя взгляд под здание. - Но там внизу асфальт, ноги только поломаешь... Где же Коля? Куда пропал, засранец? Затаился? За это время можно было бы сюда подземный ход с восьмого горизонта прокапать... Если бы он сейчас что-нибудь предпринял, пострелял, что ли, то я мог бы... Что мог бы? Нет, здесь нужны ходы поумнее... Но это уже завтра".
И, послонявшись еще немного по комнате, я очутился на кухне у холодильника. В нем были квас, холодная кабанятина и блины. Поев, выбрал себе несколько ножей поудобнее и поострее, вернулся в кают-компанию, припрятал их в нескольких укромных местах и лег спать на теплой русской печи.
Проснулся я в половине пятого утра. Шура спал все в той же позе. Негромко выругавшись, я вытащил из-под подушки нож и пошел к двери.
И в это самое время она распахнулась и в кают-компанию друг за другом вошли Хачик с Худосоковым.
- Окончен бал, погасли свечи. Публика жаждет кровоточащих зрелищ! сказал последний и противно захихикал. Отсмеявшись, истерично крикнул, ткнув автоматом в мою сторону:
- Кидай перо в сторону, фраер! Кишки выпущу!
-Успокойся! - прикрикнул на него Хачик. - В поле ветер, в жопе дым! Забыл, зачем мы в эту таежную срань пришкандыляли? - И продолжил, обращаясь ко мне:
- Значит так, дорогой! Сейчас Худосоков потопает с тобой за деньгами. Если глупость какую-нибудь сотворишь, он тебя убьет, а я всех остальных убью. Усек?
- Усек. Инку только отпусти, иначе не пойду, убивайте. Знаю, живы они все, покуда деньги у меня.
- Иди, Женя, иди... - услышал я сзади слабый голос Шуры и обернулся к нему. Фельдмаршал сумасшедших сидел в кресле, опершись локтями о колени и обхватив лицо ладонями.
- Никуда я не пойду! Понимаешь, у нас обоюдный цуг-цванг<Положение в шахматах, когда одному из соперников ничего не угрожает, но любой его ход ведет к поражению.>, как говорят шахматисты. Любой ход, и Хачика, и наш, может быть последним. Нам остается только ждать, пусть господь бог ходит.
- Нет, Женя, иди... - покачал головой совершенно опустошенный на вид Шура. - Прошу тебя, иди. Так будет лучше... Для тебя.
И посмотрел на меня то ли прощаясь, то ли пытаясь что-то сказать своим помутненным взглядом.
- Ну, ладно! - сказал я, поддавшись его воле. - Ты сам этого хотел. Но я не прощаюсь. Пошли, Ленчик.
Всю дорогу меня грызла мысль: "А почему Хачик не спросил меня о результатах разговора с Шурой? Не спросил, значит все слышал?" И всю дорогу до свалки дуло автомата грызло мою поясницу. Худосоков, судя по всему, был опытным гангстером. В его движениях совсем не чувствовалось страха или хотя бы нервозности. "Убьет ведь, гад. Точно, убьет!", - подумал я и чуть прибавил шагу.
- Иди, как шел, - тут же услышал я его скрипучий голос. - Побежишь убью!
***
Когда я уже вытаскивал рюкзак с деньгами из ямы, метрах в десяти позади нас раздался звон потревоженной металлической пластины. Худосоков мгновенно метнулся в сторону и, не упав еще за навалом рельсовых обрезков, начал стрелять. Я повернул голову в сторону его цели и увидел несущегося на Худосокова шофера "Мерседеса" с поднятым над головой обрезком дюймовой металлической трубы. Лицо его было страшно, пули впивались в стремительное тело одна за другой, но он продолжал мчаться, как дикий. Голова Худосокова была бы неминуемо размозжена, если бы последние две его пули не вошли в дико выпученные глаза нападавшего...
Ничего не понимая, я уставился в труп шофера, а Худосоков, внимательно наблюдая за мной, сменил обойму и направился к истекающему кровью шоферу. И тут вновь где-то в впереди звякнул металл, я вскинул голову и увидел Ольгу, выглядывавшую из-за груды искореженных труб и профиля.
Я бросился к Худосокову, но он выстрелил в меня дважды не повернув даже головы... Одна пуля попала в плечо, другая - в бедро и я, обливаясь кровью, упал на ворох металлических опилок. В это время, с места, где пряталась Ольга, раздались сухие пистолетные выстрелы. Худосоков ответил на них несколькими короткими очередями. После третьей очереди выстрелы оборвались...
Выждав минут пятнадцать за рельсовой баррикадой, Худосоков подошел к рюкзаку, повесил его за плечо и бесстрастным шагом доморощенного Терминатора медленно пошел к куче металлолома, служившей для Ольги баррикадой. Сжимая рану на плече и волоча за собой простреленную ногу (слава Богу, мои кости пуль бандита не привлекли) я потащился за ним.
...Девушка лежала ничком на ржавых, искрученных трубах. Подойдя к казавшемуся невесомым телу, Худосоков носком ботинка перевернул его на спину. Девушка не дышала, блузка на груди была насквозь пропитана алой, не почерневшей еще кровью...
- Не успел ее трахнуть, жаль... - сказал Худосоков, глядя в ее синие, чуть приоткрытые глаза. - Была бы довольна, сучка...
Я хотел подойти к Ольге, но был решительно остановлен дулом автомата.
- Или ты остаешься здесь мертвым, или идешь со мной живым, - сказал Худосоков, презрительно глядя в мои полные слеза глаза. - Пошли, чего тебе с холодной на холодном лежать... Файды в этом никакой.
Я постоял немного, с ненавистью глядя в его равнодушные, бесцветные глаза и, решив немедленно напороться на пулю в живот, пошел на него со сжатыми кулаками.
- Ну, ты даешь! - отступая назад, покатился со смеху Худосоков. - Ты, чо, Сашку Матросова из себя изображаешь? На, лучше перевяжись!
И, вытащив из заднего кармана перевязочный пакет, кинул его мне. Полностью лишенный воли, раздавленный смертью любимой девушки, я сел на камни и заплакал... Слезы текли у меня по щеке, я плакал, плакал и выполнял приказ Худосокова - перевязывался... Потом он повел меня в Контору. И, к сожалению, мы дошли до нее без приключений - Коля исчез!