Завтрак; под чавканье, чмоканье командир через громкоговорители произнес напутственную речь.
— Вы будете сражаться со злобным и беспринципным врагом, защищая благородное дело. Знаю, вы покроете себя ела… ела… ела… во-о-о-й, вернетесь живыми, и поэтому я скажу, Бог в помощь, да сопутствует вам вся на свете удача.
Жалко, думал Тристрам, попивая в сержантской столовке заменитель чая, жалко, что из-за поцарапанной записи слова этого, может быть, искреннего человека звучат столь цинично. Сержант из Суонси в Западной Провинции встал из-за стола и затянул прекрасным тенором:
— Покройте себя славой, славой, сла-а-авой.
В 6.00 отправлявшаяся часть батальона, получив не вдохновляющую долю дневного пайка, двинулась маршем — собранная, перетянутая, с водой в фляжках, в шлемах, с ружьями, все (кроме офицеров и сержантов) с пустыми ради безопасности патронташами — к причалу. Транспорт ждал, скупо освещенный, но название сияло золотом: «Т3 (АТЛ)[58] У. Дж. Робинсон, Лондон». Запах моря, машинного масла, грязных камбузов, торговые матросы в свитерах с высокими воротами плюют с верхней палубы; неожиданное появление ревущего поваренка, выплеснувшего за борт помои, жалобный бесцельный вой сирены. Во время вынужденного ожидания Тристрам разглядывал сцену — драму резких теней, грузов, подъемных кранов, спешивших офицеров службы перевозок, солдат, которые уже разворачивали свои пайки (тушенка между двух ломтей хлеба), стоя или присев на корточки. Мистер Доллимор, оторванный от коллег-субалтернов, бесконечно зевал, то и дело поглядывал в черное небо, источник вечной славы. Трехсторонняя отправка завершалась сама по себе — маршировали другие войска, пукая губами, издавая радостные крики, раздвигая в знак победы два пальца. Появился бригадный майор, одетый как для урока верховой езды, козыряя и глядя, как козыряют ему. Из говорящих ртов вылетали облачка диалогами комикса. По трубам, змеями присосавшимся к груди корабля, равномерно накачивалось машинное масло. Старшина из другого батальона снял шлем, почесал непристойно плешивую голову. Двое рядовых толкали друг друга в веселой визгливой шутливой борьбе. Высокий капитан раздраженно потирал мошонку. Выла судовая сирена. У младшего капрала шла из носу кровь. Трап под навесом внезапно рождественской елкой зажегся веселыми огоньками. Кое-кто из солдат застонал.
— Вдибадие, — провозгласил голос из громкоговорителя, глухой и гнусавый. — Вдибадие. Босадка сейчас дачидаедся. Босадка в бодядке бобадальоино, боочедедно.
Офицеры взывали и умоляли, занимая посты на фоне качавшегося корабля. Тристрам поманил капрала Хаскелла. Богохульствуя и торжествуя, они выстроили свой взвод под правильным углом к борту судна. Мистер Доллимор, очнувшись от мечтаний о далекой Англии и чести, считал вслух и на пальцах. Шесть взводов первого батальона поднялись на борт первыми; у одного солдата к всеобщей радости упало за борт ружье; неуклюжий полуидиот споткнулся, чуть не повалив людей впереди, точно карточную колоду. Но в целом посадка прошла гладко. Второй батальон, взвод № 1 начинал подниматься. Тристрам видел своих людей на войсковой палубе с крючками для гамаков (гамаки позже натянут, поставят обеденные столы; свистел холодный ветер, но переборки запотели).
— Не спите в них, педеры, — сказал Тэлбот про гамаки. — Спите на полу, вот и все.
Тристрам отправился искать свое место.
— В одном могу поклясться, — сказал сержант Лайтбоди, сбрасывая свою поклажу, — что они заколотят все люки. Или как там это у моряков называется. Вот увидите. На палубу нас не выпустят. Крысы в ловушке, Богом клянусь или Догом. — Он лег, как бы в высшей степени удовлетворенный, на узкую нижнюю койку. Из заднего кармана древней военной формы вытащил истрепанный томик. — Рабле. — сказал он. — Знаете такого старого писателя? «Je m’en vais chercher un grand peut-être». Вот что он сказал на смертном одре. «Иду искать великое „быть-может“». И я тоже. Мы все. «Опустите занавес, фарс окончен». Это тоже он сказал.
— По-французски, да?
— По-французски. Один из мертвых языков.
Тристрам, вздыхая, взгромоздился на верхнюю койку. Другие сержанты — покрепче, а может быть, поглупее — уже начали играть в карты; одна компания даже заспорила из-за якобы неправильной сдачи.
— Vogue la galère![59] — воскликнул голос сержанта Лайтбоди. Судно не сразу послушалось, но примерно через полчаса послышался металлический грохот отплытия, вскоре равномерно запульсировал двигатель, точно шестидесятичетырехфутовый регистр органа. Как и предвещал сержант Лайтбоди, на палубу никого не пускали.
59
Сержант употребляет в буквальном смысле крылатую фразу из романа Рабле: «Плыви, галера!»