– Слышь, - свое обращение человек в вязаной кофте, с внешностью бандита, сопроводил простонародным жестом: несильным ударом тыльной стороной пальцев по моей руке, - а чё, правда, говорят, нам в еду что-то сыплют?
Прозрачный компот и вареная гречка не выдавали содержания в себе посторонних субстанций ни на вид, ни на вкус, так что я почел за лучшее пожать плечами. «Помни, паранойя заразна, - прозвучал у меня в голове голос друга-инструктора Пети, - не верь там никому». Молва приписывала подсыпание в еду брома армейскому, а не психбольничному быту, а здравая логика говорила, что не будут же всем огульно сыпать в суп растолченные транквилизаторы. Тем не менее выгнать из головы липкий страх оказалось непростым делом - в какой-то момент я заметил, что думаю по минуте над каждой ложкой гречки.
Дни бежали, родственники, сокурсники, друзья приходили меня навещать; врач по-прежнему задавал мне вопросы, совершенно не слушал честные на них ответы и все так же производил впечатление пишущего автомата. Зато больные становились все разговорчивее и с удовольствием выдавали мне медицинские тайны. Мальчик с ангелической внешностью и бородкой семинариста-первогодки был доставлен сюда после попытки покушения на честь своей матери - теперь она ежедневно просиживала с ним все часы посещения. Венгр по имени Атилла, похожий почему-то на турка, как выяснилось, съехал на почве шахмат - после нескольких попыток разогнать с ним скуку за клетчатой доской (неизменно кончавшихся его победой в пять ходов) проведавшие о его анамнезе санитарки со скандалом отобрали у нас доску. Платному больному, бизнесмену с комплекцией бегемота, удалили огромную опухоль мозга, в связи с чем он был вынужден раз в полгода проводить здесь три недели. Человек с внешностью бандита ежедневно рассказывал в курилке, что он «из измайловских пацанов» и просто здесь отсиживается, потому что «наказал кого надо». Но при личном разговоре подводил меня к окну и, указывая на вентиляционные короба на соседнем корпусе, уверял, что вот эти самые штуки, слышь, они для прослушки и записи всего того, что мы говорим. Мы вот говорим, а они все записывают. Я соглашался - в коммуникации со здешней публикой эта реакция была не только самой правильной, но и самой естественной. Потому что паранойя, как и было сказано, заразна, а правдой может оказаться что угодно. Например, через полгода после выписки я увидел обезображенное лицо этого самого измайловского параноика в телевизионном репортаже о кровавой разборке на Сиреневом бульваре.
– Когда ты выписываешься? - спросил навестивший меня кузен, и в моем незыблемо-спокойном сознании вдруг шевельнулась тревога. Я осознал, что приблизительно за три недели я ни разу не задумался, когда именно я отсюда выйду. Некоторые мои соседи находились в клинике годами. Вроде бы ничто не указывало на то, что я разделю их участь, но, с другой стороны, все может быть. Испугаться по-настоящему, однако, не получалось - я стал спокоен как слон. Вот, к примеру, несколько дней назад на скорой сюда привезли наркомана в ломках, который расшвыривал субтильных санитарок, пытавшихся уложить его на вязки. Нас призвали на помощь - щуплый я, гигант-азербайджанец и измайловский параноик без тени тревоги присели наркоману на конечности, и нянечки смогли привязать несчастного буйного к кровати.
Тем не менее, вопрос кузена меня встряхнул и заставил оглядеться. Что-то определенно изменилось. Вместо дождя за окном все время шел мокрый снег. Молодой доктор на ежедневных свиданиях перестал писать не отрываясь и с живым интересом разглядывал меня. В маленьком корытце с лекарствами я обнаружил новую таблетку, продолговатую, со странными насечками. «Подбираем тебе антидепрессант, - сказал Андрей Александрович, которому я до той поры ни единым словом не жаловался на депрессию, - вот пробуем новый, немецкий». Запомнив длинное название, я решил справиться у Пети Параноида, что за сюрприз приготовила мне медицина. «О Боже, - воскликнул мой друг, - ты это выпил уже?» Я кивнул. «Надо было выплюнуть. Теперь пей, пропускать нельзя, хуже будет». Похоже, выбора у меня не было. На второй день приема я заметил, что меня каждые двадцать минут охватывает беспричинный легкий смех, а вечером вдруг обнаружил себя в своей палате с привязанными к кровати руками. Подняться было невозможно - ни одна мышца не сокращалась. «Судороги у тебя были, милок, - сказала санитарка, вошедшая в палату с тарелкой больничной каши, - лежи, лежи, встать не получится. Давай покормлю». На сгибе плеча красовалась свежая темная точка - видимо, пока я лежал в обмороке, мне сделали укол в вену.