А может, я… мертва?
Я тряхнула головой, сейчас не время думать об этом, главное, выбраться отсюда.
Но что-то давило на меня, не давая трезво мыслить, начать паниковать и кричать, поэтому, не выдержав, я сорвалась с места и побежала что есть мочи в устрашающую неизвестность, но, как назло, картинка не менялась и оставалась все та же: туманно и темно.
Я уже начала паниковать и поддаваться давлению, как вдруг на глаза попался кончик дерева, который раньше я не замечала, и, позабыв обо всем, быстро ринулась к нему.
На радостях, я не замечала, как сзади меня подступала темнота, которую я так сильно боялась…
Дерево начало отчетливо виднеться, и я, пробежав еще несколько метров, остановилась, заметив, что дерево было не такое, как обычное — голое и странное, нет, устрашающее. Как в фильмах ужасов.
В разочаровании я хотела развернуться обратно и побежать на прежнее место, как краем глаза заметила, что что-то за этим деревом есть. И немедля поспешила туда, превозмогая страх и боль в босых ногах.
Добежав до нужной цели, я остановилась, отмечая про себя, что это «что-то» является памятником, который показался мне смутно знакомым. К сожалению, инициалы я не увидела, поэтому, подойдя ближе к нему, присела на корточки и протерла застывшую грязь дрожащей рукой.
С ужасом прочитав «Тсукиеми Икуто», я упала назад с застывшими слезами на глазах. Этого не может быть.
Вдруг песок на могиле начал проваливаться вниз, словно его всасывало в землю, создавая что-то вроде воронки.
Страх пронзил все тело, и я с немым криком и ужасом в медовых глазах наблюдала за этой картиной, не в силах пошевелиться и попытаться убежать. Слезы потекли из глаз, как только что-то начало вылазить из могилы и противным голосом шипеть: «Беги…»
И тут меня словно окатило ледяной водой, и я, вскочив на ноги, развернулась и… застыла в ужасе: передо мной была бездонная тьма, которая тянула руки ко мне, словно хотела обнять.
Я закричала, захотела убежать, как меня кто-то схватил за руку и начал тащить вниз, будто пряча от этой тьмы, что тянулась ко мне, поглощая все вокруг.
Каким-то образом повернувшись, я застыла в шоке и сковавшем меня страхе: к себе в могилу меня тащил темный Икуто с синим лицом, не выражающим никаких эмоций.
Мое плечо грубо трясли, не обращая внимания на то, что я живой человек, и на то, что возможно у меня будет синяк. Открыв глаза, я недовольно уставилась на кондуктора.
— Девушка, конечная остановка. Освободите транспорт.
Я вскинула брови, но кивнула, вставая с сиденья, попутно складывая наушники и телефон в сумку.
И что только за сон? К чему это? Может, примета какая?
Я тряхнула головой. Бред, это, наверное, из-за того, что я много думаю о Икуто и отце, вот оно все и перемешалось в голове.
Выйдя из автобуса, я стала на неровный асфальт и только сейчас заметила, что я… босая.
Сука! Блять! Вот почему люди на меня так странно смотрели! И как я раньше не заметила?
«А если б и заметила, то все равно бы не вернулась», — промелькнуло у меня в голове, на что я грустно улыбнулась, медленно пошагав на кладбище, которое ни капли не устрашало своим видом. Оно появилось совсем недавно, поэтому было ухоженным и спокойным на вид.
Знаете… может, я на голову больная, но ночное кладбище, даже после того сна, меня не пугало, и я только с удовольствием шагала к могилке папы.
— Мы засекли ее, поехали, — положив телефон в карман, произнес Дол, хмурo глядя на иссиня-волосого.
— Где она?
— На кладбище.
А вот и он… я присела у черно-белого памятника, на котором был изображен красивый мужчина лет сорока, с темными волосами и веселыми глазами, что всегда были замечены.
— Ну, привет, пап. — Я улыбнулась, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. — С тех пор, как ты ушел, все пошло наперекосяк. И теперь я не та оторва, что была раньше, а медалистка и отличница.
Я замолчала, вытирая щеки от покатившихся с глаз соленых слез. Было больно и грустно, но я продолжала говорить, веря, что отец меня слышит:
— Мама сильно изменилась и теперь, позабыв обо мне, отдалась работе и мужчинам. — Я всхлипнула. — Но я не унываю и продолжаю верить, что она вновь станет прежней. — Я вновь вытерла потоком льющиеся слезы об рукав. — Пап… а помнишь, как я разбила твой любимый одеколон у тебя в комнате и как ты после этого бегал с ремнем за мной по всему дому?
Я улыбнулась от столь нахлынувших веселых, но в тоже время горьких воспоминаний… Но я не могла себя остановить, причиняя боль своей душе, но искренне радуясь, позабыв о том, что отца нет и он лежит в земле, а не стоит передо мной и не гладит по голове, успокаивая и утешая.
Сложив руки на могиле и положив на них голову, повернув ее в сторону памятника отца, я с одинокой и грустной улыбкой продолжила:
— А помнишь, когда я украла у тебя стул и затащила к себе в комнату? — Я закусила губу, сдерживая себя, но это было бесполезно: я заплакала в голос, выпуская всю боль и все невыплаканные слезы наружу. И плевать, что кто-то может находиться на кладбище, плевать, что на кладбище нужно вести себя тихо, плевать, что я могу распугать своим плачем людей…
Пожилой сторож, стоя в шести метрах от плачущей девчонки, сам еле сдерживал слезы и только тихо, с сожалением, наблюдал за несчастной.
Но сердце больше не могло вынести столь душераздирающую картину и, развернувшись, он поспешил удалиться, давая девчушке возможность выплакаться. А сам он будет стоять у дверей и сторожить ее горький плач…
Я не могла остановить слезы и свой плач, эхом разносившийся по кладбищу, но, несмотря на это, я говорила сквозь боль и слезы, но говорила:
— А помнишь, как меня обижали соседские мальчишки и ты их потом за уши тягал? — Я с силой сжала в кулаке землю, пытаясь как-то выместить всю боль на ней, но… это не помогло. Хотелось завопить на все кладбище, но я держалась, не позволяя эмоциям окончательно вырваться.
— Это здесь? — Брови парня слегка нахмурились, а сам он напряженно сжал руки в кулаки, не представляя, что может делать Аму столь поздней ночью на кладбище.
— Да. — Дол заглушил машину и вышел. Парень повторил его действия, и теперь они находились у новых дверей кладбища, где стоял пожилой охранник.
— Вы что-то хотели? — охранник загородил путь, будто что-то прятал.
— Да, — ответил Икуто, подходя ближе, — мы ищем девушку…
Взгляд охранника смягчился, и тот, подойдя к Тсукиеми, взял его под локоть и повел в глубины кладбища, попутно кидая взгляд на Дола, который, кивнув, оперся об машину и принялся ждать…
— Так вы видели девушку? — Икуто старался быть вежливым, ведь загоревшееся в нем нетерпение могло вырваться, и тогда бы все плохо кончилось.
— Ты ведь парень этой девушки… или брат? — Пожилой мужчина слегка улыбнулся, видимо, вспоминая свою молодость и любимую девушку.
— Парень. — К сожалению, Тсукиеми было не до улыбок — ему было невтерпеж увидеть Аму.
— Слышишь плач? — старик остановился и замолчал, давая вслушаться. Икуто кивнул, удивляясь: как он не услышал его раньше? — Никогда не доводи девушку до такого плача. Горького, потерянного и одинокого. А теперь… иди на голос. Только тихо.
Иссиня-волосый кивнул, вслушиваясь в нежный голос, полный боли и грусти, что заставлял поежиться и мысленно посочувствовать бедняжке.
Послышались отдаленные шаги — охранник ушел и уже, наверное, приближался к выходу.
Но Икуто было не до него, ведь ему на глаза попалась одинокая фигура вдалеке, и он быстрым шагом направился к ней.
Шло время, а слезы не заканчивались и только увеличивались с новым воспоминанием, произнесенным мною вслух. Я топтала себя своими же ногами, делая еще больнее.
Мазохистка…
Парень остановился в нескольких метрах от девушки, которая вовсе не замечала ничего вокруг и душераздирающе плакала. Он с болью узнал в этой девушки ту Аму, которая всегда спорила с ним и пыталась заехать ему своим маленьким кулачком по его макушке. И хотел он было окликнуть ее, как….