Она ничего не осмелилась взять из новой одежды, хотя отдельные вещи ей очень понравились. Надела свое вышедшее из моды черное платьице. Вся ее одежда была пятилетней давности. У нее не было ни одного украшения. Жюли поставила на стеклянную полочку над раковиной свою косметичку и сумочку с медикаментами, посмотрела на часы и решила, что пора принять таблетку тофранила. Она запила ее скотчем. Наконец разложила свои вещи и занялась книгами. У нее было несколько детективов, Фрейд в дешевом издании и учебники английского языка.
Расставляя книги, Жюли обнаружила пластинки, стоявшие сбоку от проигрывателя: Моцарт, Барток, нью-орлеанский джаз. Она включила радио, соединенное с проигрывателем, и подошла к окну. С трудом сообразив, как оно открывается, она отперла его и, опершись локтями о подоконник, стала разглядывать улицу Лоншан. Это была тихая богатая улица. Из радиоприемника доносился голос Клода Франсуа, его сменил сладкий женский голос, восхвалявший сначала шины, затем глистогонное средство и, наконец, журнал для мужчин. Жюли выключила радио и завела проигрыватель, поставив джаз. После этого она вернулась к окну. На город опустились сумерки, но вечер был теплым. Жюли показалось, что в лиловом свете уличных фонарей она заметила силуэт в белом плаще с погончиками.
Она высунулась из окна, чтобы лучше разглядеть его, но силуэт уже скрылся из виду. А может, ей все это померещилось?
В дверь постучали, и Жюли вздрогнула. В комнату вошел Хартог. На нем был белый пуловер, из-под которого виднелся белый бинт.
– Вы уже встали? – удивилась Жюли.
– А почему бы нет?
– Но ваши ребра?
– Два сломаны, но я хорошо затянут. Не беспокойтесь. Я вижу, что Деде вам все показал. Я хотел убедиться, что все в порядке, и предупредить вас, что через пятнадцать минут будет подан ужин. В дальнейшем вы будете питаться отдельно, вместе с Петером, но в первый вечер мы сделаем исключение и немного поболтаем. Спускайтесь, выпьем аперитив.
В салоне третьего этажа стояло несколько огромных кресел, обитых коричневой кожей.
– Наверное, вам не терпится узнать, почему этот тип напал на меня, – сказал Хартог.
– Андре мне объяснил.
– Ах так! Фуэнтес просто неудачник, но мне пока не хочется сдавать его полиции. Вы дрожите?
– Дело в том, что у меня аллергия на слово "п... п..."
Жюли еле смогла преодолеть себя.
– Извините, – проговорила она, – у меня аллергия на слово "полиция".
– Чем это вызвано? Травмой?
– Я не знаю. Когда мне было шесть лет, фермерша, у которой я жила, уговорила полицейских запереть меня на целый час в комиссариате, чтобы внушить мне уважение к властям. После этого у меня начались судороги.
– Я знаю. Читал вашу историю.
Они замолчали.
– Хорошо, – сказал Хартог. – Что касается Фуэнтеса, то я пока не принимаю никаких решительных мер против него. Как-никак он друг моей молодости. Нос с ним многое связывало. Даже сейчас он вызывает у меня восхищение.
Хартог хихикнул.
– Это случается, – заметила Жюли. – Вы тоже легко могли оказаться в его положении: архитектор-неудачник.
Хартог нервно дернул левым плечом и снова рассмеялся.
– Да, но он больше не архитектор. Плюнул на архитектуру. Работает мастером, рабочим... Неизвестно, где живет.
– Мне показалось, что я только что видела его на тротуаре.
– Возможно. Он слоняется...
– Это звучит утешительно...
Хартог рассмеялся, на этот раз более естественно. Он предложил Жюли сигарету и протянул ей большую настольную зажигалку из нефрита. В камне была инкрустирована золотом фигуру обнаженной женщины с сосками из рубинов. Рыжий поднялся.
– Я познакомлю вас с Петером. Ужином его покормит кухарка, а вы попытайтесь уложить спать.
Жюли поставила на стол стакан и вышла вслед за Хартогом. Они поднялись на лифте на последний этаж.
– Андре сказал мне, что вы нанимаете только калек, – сказала Жюли. – Это все объясняет.
– Что объясняет?
– Почему вы наняли меня.
– Но вы – другое дело.
– Почему?
– Вы нуждаетесь в любви, – спокойно ответил Хартог, – как Петер.
Лифт остановился, они вышли в темный коридор с ковровым покрытием. Одна дверь была открыта, из нее струился сероватый свет. Петер смотрел телевизор.
Наследнику Хартога было на вид лет шесть – семь. Полный и рыхлый, он был таким же рыжим и веснушчатым, как его дядя. Петер завороженно смотрел на экран. Передавали репортаж о голоде в Азии.
– Входите смело, – сказал Хартог. – Он знает о вашем приезде и о том, что вы замените Марсель.
Жюли вошла в комнату.
– Меня зовут Жюли.
Петер смерил ее взглядом, затем снова уставился на экран.
– Укладывайте его, – произнес Хартог. Жюли сделала шаг вперед.
– Довольно, довольно, – проговорила она неуверенным голосом. – Пора ложиться баиньки.
Петер был в махровой красной пижаме. Жюли подошла к нему и взяла его за руку. Он резко вырвал ее, но Жюли снова взяла его руку.
– Пойдем, малыш! Петер развалился в кресле.
– Давай вставай!
Петер не двигался. Жюли потянула его за руку, и он неохотно поднялся. Другой рукой он схватил на ходу деревянную собачонку.
– Давай, Петер! Идем же!
Ребенок выпрямился и, размахнувшись, ударил деревянной игрушкой по носу Жюли. Глаза девушки наполнились слезами. Она пошатнулась и отпустила руку мальчугана, схватившись за нос обеими руками. По ее щекам ручьем текли слезы.
Петер в отчаянии молча смотрел на нее, затем обхватил за талию, взял за руку и поцеловал.
– Все в порядке, – сказала Жюли.
Из носа у нее текла кровь. Она смотрела на Петера. В этом доме все было с изъяном, и она как будто была удивлена, что у него не оказалось перепончатых ног.
– Ты сделал мне больно, – заговорила она. – Очень больно. Но давай начнем все с нуля. Я хочу быть твоим другом. Завтра мы познакомимся, а сейчас уже поздно, и ты должен идти спать. Согласен?
– А телевизор?
– К черту телевизор. Иди спать. Телевизор будешь смотреть завтра.
Петер схватил деревянную собачку и запустил ее в экран телевизора. Горячее стекло, лампы, транзисторы, железные и пластиковые части с грохотом рассыпались:
– Ура! – заорал Петер во все горло.
Жюли с размаху ударила его по щеке. Ребенок отлетел к стене, но тут же вскочил на ноги и застыл в позе боксера со сжатыми кулаками. Жюли украдкой посмотрела на Хартога, собиравшегося выключить разбитый телевизор. Он оставался совершенно невозмутимым.
– Ладно, – сказала Жюли. – Ты ударил меня, я ударила тебя. Мы квиты. Завтра начинаем новую жизнь. Идет?
– Идет, идет! – закричал Петер. – Перестань все время спрашивать меня, согласен я или нет.
Он забрался в постель и натянул на себя одеяло. Хартог положил руку на плечо Жюли.
– Идемте ужинать.
Глава 7
Жюли проснулась от телефонного звонка. Снимая трубку, она взглянула на часы. У нее болела голова, во рту была горечь.
– Я вас разбудил? – спросил голос Хартога.
– Да.
– Прошу вас спуститься в мой кабинет.
– В какой?
– На первом этаже, дверь К. Я жду. Угощу вас кофе.
– Хорошо.
– У вас есть десять минут, – добавила трубка.
Жюли вылезла из-под одеяла и присела на край кровати, протирая глаза кулаками. Ее подташнивало, голова кружилась.
Лампочка освещала ванную сероватым светом, напоминающим устрицу. Жюли почистила зубы, расчесала волосы, проглотила две таблетки тофранила. У нее не было даже времени, чтобы принять душ. Она быстро подкрасилась и вернулась в комнату. На столе стояла ее маленькая пишущая машинка "Гермес Бэби", в которую был вставлен лист бумаги. Жюли наклонилась и прочла: