Она кивнула на стопку листов на кресле:
– Лежат, он не стал их развешивать. Рисовал, потом все бросил и вышел на улицу, затем его привезла бригада из психиатрии. Это вы уже знаете. Что-то произошло, и он очень расстроен, в его мире сбился привычный ритм.
– Можно я посмотрю?
– Конечно, вот, пожалуйста, – женщина протянула Льву стопку карандашных рисунков, а сама погладила измученного тревогой сына по голове.
Тот никак не отреагировал на ласку, лишь замолчал, не сводя глаз с невидимой точки сбоку. Гуров пролистал рисунки. Снова все те же кадры: татуированный идет по улице, спускается в метро… Но на следующем листе Федя набросал крупными штрихами пустой выход, татуированного не было ни на ступенях, ни уходящего вдаль. Видимо, после того как парень в татуировках не поднялся на поверхность, как делал каждое утро, Федя занервничал и бросился за помощью из квартиры. Гуров попросил мать:
– Я могу с ним поговорить?
– Попробуйте, – та беспомощно развела руками.
Лев подошел поближе к парню, медленно развесил листы в строгом порядке на стене:
– Федя, я из полиции, меня зовут Лев. Ты утром приходил к нам за помощью. Ты хочешь, чтобы мы нашли пропавшего человека? Вот этого человека? С ним случилась беда? – он ткнул пальцем в татуированного на рисунке.
Но больной парень молчал – заторможенный взгляд в пол, окаменевшее лицо, повернутое в сторону. Лев Иванович не сдавался:
– Ты можешь нарисовать его лицо крупно, этого пропавшего человека? Если с ним случилась беда, то я смогу ему помочь, но мне нужен его портрет. Я покажу его лицо и татуировки работникам метро, они скажут, в какую сторону он уехал, или расскажут, что произошло утром.
Федя, не меняя положение, не поднимая глаз, ухватил карандаш со стола и начал быстро-быстро выводить линию за линией на пустом, приколотом перед ним листе. В такт движениям он зашептал:
– Номер один, номер один, номер один.
«Номер один, наверное, потому что мужчина самый первый появляется на улице утром, еще до того как в метро начинает спускаться толпа людей. Федя считает людей, которые появляются на улице, и присваивает им номера», – догадался опер.
За несколько минут под карандашом на листе возник вход в метро, затем на ступенях посреди пустой улицы появился нарисованный мужчина, спиной ко входу, широко расставивший ноги. Крупное скуластое лицо с небольшими щелями глаз, футболка, джинсы, удлиненная стильная парка, длинные волосы собраны в хвостик на затылке, а кисти покрывают татуировки. «Он ведь видел парня и летом, когда у одежды были короткие рукава», – подумал Лев. Вслух попросил аутиста:
– Федя, нарисуй мне, пожалуйста, татуировки этого парня, все, что ты смог рассмотреть. Рисунки на его теле.
Он только закончил фразу, как карандаш заплясал на чистом листе, аутист принялся прорисовывать отдельные части тела с рисунками на коже. Змея, обвивающая кинжал, две рыбы, что сложились в круг и вцепились друг другу в хвосты, вытянулись на предплечьях; огромный паук с круглым брюхом растопырил свои ноги на шее; на костяшках пальцев расположились ноты.
– Спасибо, Федя, ты мне очень помог.
Парень застыл с карандашом в руках, даже не поворачивая головы в сторону гостя. Казалось, что он никого не слышал и не видел – ни матери, ни оперуполномоченного, но Лев Иванович теперь точно знал, что парень все видит и понимает. Женщина ласково дотронулась до рукава куртки опера:
– Спасибо, что зашли к нам. Кажется, вы его успокоили, перестал кричать и беспокоиться.
Гуров забрал с собой рисунки, распрощался с необычной семьей и направился наконец в больницу на встречу с Игорем Громовым. В метро он, предъявив служебное удостоверение, расспросил служащую, что следила за турникетами из маленькой будочки. Показал ей портрет, нарисованный Федором, но женщина лишь покачала головой:
– Что вы, тут сотни тысяч людей, разве можно кого-то запомнить. Да и некогда мне на лица смотреть, я на сумки и рюкзаки подозрительные больше внимание обращаю.
– Он один заходит сюда и выходит наружу очень рано утром, когда еще улица пуста, примерно в пять утра.
– Это невозможно, – покачала головой служащая. – Метро открывается для посетителей только в 5:30, а до этого входные двери закрыты.
– Может быть, он заходит самый первый сразу после открытия дверей, – предположил Лев.
Служащая снова возразила:
– Да тут к пяти утра уже толпа стоит, вот поверьте мне. Еще и по дверям стучат полчаса, чтобы открыли пораньше. Правда, у нас с этим строго, хоть и холодно на улице, двери открываем ровно по графику. Ни минутой раньше. Здесь не кафе, чтобы погреться. Автобусы еще не ходят, поэтому уже на первом поезде едут несколько десятков человек, другого варианта у них нет. Если бы был ваш раскрашенный среди них, то тогда запомнила бы. Но точно скажу, не было такого среди первых постоянных пассажиров.