Волосы у Полины встали дыбом, глаза широко раскрылись, а язык сделался таким сухим, словно его сушили специально. Неуверенно пятясь, она вышла из комнаты задом наперед и скатилась по лестнице на первый этаж. Надо сказать, что поселок был выстроен самым примитивным образом: дома стояли вдоль дороги, глядя в затылок друг другу. Дверь выходила как раз туда, где прогуливалось привидение. Полина метнулась к противоположному окну и повисла на шпингалете. Тип, который не так давно занимался физкультурой, по-прежнему не спал, а сидел в кресле под торшером, похожим на мухомор, и читал толстенную книгу.
Никифоров целиком погрузился в труд Курта Геделя о теории множеств, когда некое движение за окном привлекло его внимание. Он поднял голову, посмотрел и невольно моргнул несколько раз подряд. Из окна соседнего дома кто-то торчал и исступленно махал руками. Приглядевшись, Андрей сообразил, что это та самая рыжая девица, которую он заприметил накануне. Интересно, что она делает? Воображает себя полярницей, над которой кружит вертолет, чтобы сбросить на льдину мешок с сухарями и тушенкой?.. Или, может, она вообще — того? Если бы она кричала, то Никифоров непременно решил бы — случилось что-то ужасное. Однако девица махала руками молча. Ему и в голову не могло прийти, что у нее просто-напросто отнялся язык.
«Боже мой! — пронеслось тем временем в голове у Полины. — Он видит меня, но не идет! Даже не собирается оторвать свою задницу от кресла!». В этот момент наверху, в комнате, где она спала, что-то громыхнуло. Неужели привидение залетело в дом?! Сейчас оно спустится на первый этаж и вцепится ей в горло! Вместо крови по венам Полины помчался жидкий ужас. Комок в горле растаял, она разинула рот и завизжала так, что у вооруженной охраны должны были сами собой передернуться затворы и взвестись курки.
Никифоров в изумлении глядел, как некая невидимая сила выбросила девицу из окна и швырнула вперед. Луна нынешней ночью светила вполнакала. Она, словно отважный пловец, то ныряла в тучи, то снова появлялась на поверхности, чтобы глотнуть воздуха. Девица была босиком и в какой-то жуткой широченной пижаме, которая, впрочем, не мешала ей нестись со сверхсветовой скоростью. Она бежала, раскинув руки, точно собиралась в едином порыве обнять весь мир, и вопила при этом, как оглашенная. Никифоров понял, что, если дамочку не остановить, она впечатается в дверь и ее размажет по ней, точно мошку о лобовое стекло автомобиля.
Он выпрыгнул из кресла и метнулся на улицу. Девица миновала дистрофичные яблони и, споткнувшись о поливочный шланг, пропахала носом единственную никифоровскую грядку с укропом. Тут же вскочила, словно подброшенная пружиной, покрутилась на месте и, изменив направление, нацелилась вломиться в малиновые кусты.
— Тю-тю-тю! — закричал Никифоров, отрезая ей путь. — Куда?!
Словно ракета, потерявшая управление, девица врезалась в него и свалила на землю. Оказавшись на нем, она тотчас перестала орать и только открывала и закрывала перекошенный рот.
— Мне везет, — сердито сказал Никифоров, пытаясь оторвать ее от себя.
Девица не отделялась. Свет из окна падал на траву, в которую они грохнулись, и свою новую соседку он видел отлично. У нее был прямой короткий нос, на который, словно воду с руки, стряхнули веснушки, огромные дикие глаза и пухлые — в самом деле! — губки, искаженные ужасом.
— Что? Что случилось? — недовольно прокряхтел он, попытавшись приподняться вместе с ней.
Мерзавка тотчас воспользовалась моментом и обхватила его руками и ногами, словно перепуганное дитя, после чего трогательно уткнулась носом ему в шею и засопела. В этот момент рядом с ними материализовались два здоровенных мужика в камуфляже. Один из них фыркнул, а второй сказал:
— Андрей Андреич, ваша дама так орет, что у народа кровь стынет в жилах. Лучше бы вы пошли в спальню.
— Ладно, — произнес Никифоров, по достоинству оценив их постельный юмор. — Можете быть свободны. Идите, идите себе.
Похохатывая, охранники ретировались, а Никифорову, наконец, удалось вырваться из объятий новой соседки. Он затащил ее в дом, включил верхний свет и развернул лицом к себе. На ней была совершенно нечеловеческая пижама. В том смысле, что на людей такие не шьют, не должны шить. Из страшного набивного ситчика времен СССР, с рукавами неодинаковой длины и топорно обработанными швами.
— Где брали вещь? — спросил он, не удержавшись, и пощупал материал.
Девица икнула и показала пальцем на дом, из окна которого только что стартовала.