— Вы знаете, — заметил он, отправляя в рот очередную ложку Роллтона. — Я вовсе не был последним на нашем курсе. Розочка Кочергина — потом она была Шарфенбаум и, кажется, Кастро — училась еще хуже меня. Да и Додик Ухов не сказать, что блистал.
Я выразил свое непонимание доступным мне способом. Грубов вздохнул и нарисовал ложкой в воздухе какую-то хитрую фигуру.
— Вы не в курсе, видимо? Ну да, об этом теперь знают немногие. Дело в том, что академик Лопухов в свое время пробил у себя на кафедре в Мытищах специальный набор студентов на дисциплину «Энциклопедические знания». Студентов туда собирали по всему Союзу…
— Ого, — не выдержал я.
— Ну да, никто туда идти не хотел. Мне отвертеться не удалось, так как я выиграл малую олимпиаду по лыжам и занял второе место по математике. Таких брали подчистую, ведь там собирались готовить подлинно гармонически развитых специалистов.
Эх, как вспомнишь… с утра — химия, потом география, потом филология, физика, математика, социология, геология, биология, психология, потом тренировки — ведь мы играли в хоккей, футбол, баскетбол, занимались греблей и плаванием, тяжелой и легкой атлетикой, семи и десятиборьем, три и полиатлоном, ходили на лыжах и на ходулях. А еще — ставили спектакли, писали рассказы и повести, у нас был специальный зал для камасутрианских тренировок, а еще — нас учили готовить!
— Вот это да, — поразился я. — Это сколько ж лет вы учились?
— Первые пять у нас всего было поровну, потом начиналась специализация — когда мы что-то выбирали и посвящали этому больше времени. Потом был период инверсной специализации — когда мы тем, что выбрали не занимались совсем, чтобы увериться в верности выбора и укрепиться в нем. Потом пошли так называемые микс-курсы: биофизика, геофизика, филофизика, физиоматика, социохимия, психография и многое, многое другое. Мы писали восемнадцать дипломов!
— Вот это да, — только и мог повторить я. — А каникулы у вас были?
— Конечно! У нас были ежедневные восьмичасовые каникулы.
— Вот это да, — третий раз повторил я. — И без выходных?
— Какие выходные, о чем вы? Вы не заметили, что я и сейчас не отдыхаю?
Я заметил. Все то время, пока профессор жил у меня он не имел ни одного выходного — каждый день он что-то делал, так или иначе толкал, пинал, щипал и дергал науку, заставляя ее двигаться.
— Вот это да, — в четвертый раз уважительно повторил я. — Что называется «понедельник начинается в субботу».
Губы профессора угрожающе скривились.
— То, что вы сказали — это девиз отъявленных лентяев! У нас, знаете ли, понедельник начинался вечером понедельника! У меня уже сорок лет вся жизнь — понедельник. Только так мы можем оставаться людьми!
Он поскреб ложкой по дну тарелки, убедился, что там ничего нет и со вздохом отставил ее в сторону. Я налил ему и себе чай — по понедельникам это была моя обязанность.
— Скажите, профессор, а чем все это закончилось? Ну, то есть, там ведь должны были получиться великие ученые. И я никогда не слышал, чтобы в Мытищах был такой великий научный центр…
Профессор горько усмехнулся и насыпал в стакан еще одну ложку сахара.
— Вы знаете, что во многом знании — много печали?
— Нет, — честно ответил я.
— Логично, — вздохнул профессор. — Вы никогда не знали достаточно много, чтобы ощутить на себе этот эффект. Собственно, до создания нашей кафедры он так уж явно никогда не проявлялся.
Он поскреб пальцами островки бороды, оставшиеся после последнего бритья.
— Счастье — это всегда неожиданность, — наставительно сказал он. — Невозможно испытать счастье от наступления события, которое ты описал, обсчитал и предсказал задолго до его совершения. Счастье — всегда сюрприз. А знание всего исключает сюрпризы. Поэтому…
Он замолчал, устремив взгляд в район холодильника.
— Большинство из нас это поняло к концу двенадцатого курса. Тогда же придумали и противоядие — строжайшая самодисциплина и — либо монастырь, либо должность прапорщика в каком-нибудь батальоне связи. Примерно через двадцать лет количество знаний падает ниже уровня Ротшильда и человек становится вновь способен испытывать радость. Ну, или спивается.
— А вы?
— А я пошел в науку. Иван Прокопьев предсказал существование еще одного уровня, намного выше ротшильдовского, преодоление которого также возвращает человеку радость — без избавления от накопленных знаний. Вот с тех пор я его и ищу…