— Вот что, — сказал он, — мы все, братец, поедем кататься. Недолго. Всего на несколько минут. А потом можно будет вернуться кончать работу. В состоянии вы спуститься по лестнице без посторонней помощи?
— Никуда я не поеду. Оставьте меня в покое! Сначала тут был какой-то назойливый тип, а теперь вы. В конце концов, это мой дом и вы не имеете права ко мне врываться.
— Тише, тише, братец, — довольно мирно сказал полицейский. — Не нужно скандала. Пойдем с нами.
И, высунувшись в коридор, он крикнул санитарам, что носилки не нужны, — больной сам спустится. Что прикажете делать, когда вас настойчиво приглашают на прогулку двое дюжих полицейских и санитары, явно решившие дорого продать свою жизнь? Лопатин сказал, что будет жаловаться, не оставит дела без последствий, надел шляпу и вышел на улицу. Двери на лестнице все были полуоткрыты, из них выглядывали испуганные лица. У выхода толпа расступилась, кто-то крикнул:
— Ведут! Ведут сумасшедшего!
Все это продолжалось лишь несколько секунд. Его посадили в автомобиль скорой помощи и они помчались. Никогда в жизни Лопатин не ездил по Нью-Йорку с таким почетом, — впереди полицейские, позади больничная машина, оглушительный вой сирен, останавливающий все движение, сочувствующие взгляды прохожих… Торжество продолжалось, впрочем, не долго. Машина нырнула в ворота госпиталя Бельвю, дежурный служащий записал имя и адрес, и Лопатина ввели в зал, где уже прогуливалось много людей в халатах. Дверь захлопнулась. И скульптор оказался в доме для умалишенных.
* * *Вокруг него расхаживали и сами с собой разговаривали какие-то больные. Одни сидели, неподвижно глядя перед собой в пространство; другие выкрикивали какие-то бессвязные слова. В углу, на табурете, сидел старик и тихо плакал, — очень страшно видеть плачущего мужчину. И из высоких окон, защищенных железными решетками, падал на эти страшные лица, какой-то неумолимый, мертвый свет.
Наконец, появился фельдшер. Лопатин обратился к нему с вопросом: когда его выпустят?
— У вас много времени, — засмеялся фельдшер и прошел дальше, не задерживаясь.
— А когда я увижу доктора?
— Завтра утром.
Прошел день, наступила ночь. В палате наполовину выключили свет. Больные прилегли, но и во сне они не находили покоя, — метались, что-то выкрикивали, плакали и смеялись. Лопатин всю эту ночь не сомкнул глаз и к утру, вероятно, уже выглядел так, как большинство других обитателей палаты: на лице появилась серая щетина, под глазами — глубокие круги, в глазах — отчаяние.
Наступил докторский час. Его повели в кабинет, где врач взглянул мельком в лежавшие перед ним бумаги, приветливо указал на стул и спросил:
— Ваша фамилия Лопатин? Значит, вы — русский? Что же, мистер Лопатин, не надо отчаиваться. Мы вас быстро вылечим.
— Доктор, — сказал Лопатин, стараясь казаться спокойным, — доктор, спасите меня. Ведь произошло ужасное недоразумение. Я — совершенно нормальный человек.
Доктор весело взглянул на пациента и скороговоркой ответил:
— Да, конечно, в этом доме все решительно нормальные люди, кроме меня. Давайте лучше прочтем полицейский протокол.
Он погрузился в чтение и время от времени с удивлением посматривал на русского скульптора.
— Странно, очень странно. Курица, распятая на стене… Мистер Стюарт, представитель фирмы «Перфект Моторс» заявляет…
Закончив чтение он еще раз с любопытством взглянул на Лопатина и сказал:
— Хотя ваш случай и представляется довольно необычным, я уверен, что это лишь временное нарушение нормальных функций нервной системы, вероятнее всего, вызванное физическим переутомлением. Позвольте же за тать вам несколько вопросов, - это даст мне возможность лучше с вами познакомиться и поставить правильный диагноз. Скажем так: что вы думаете о президенте Трюмэне?
До сих пор Лопатин все время внутренне повторял самому себе: «Только не волнуйся. Держи себя в руках. Иначе тебя обязательно признают сумасшедшим». Но тут он не выдержал.
— Доктор, послушайте, какое вам дело до того, что я думаю о Трюмэне?! Ведь надо мной совершено отвратительное насилие. Я сидел в студии, работал, ни с того, ни с сего появились полицейские и санитары, привезли меня в больницу и теперь вы разговариваете со мной, как с умалишенным.
— Разве? — удивился врач. — Неужели вас раньше никто не спрашивал, что вы думаете о Трюмэне? И вы тогда не приходили в негодование? Только то обстоятельство, что спрашивает об этом психиатр, выводит вас из состояния душевного равновесия. Не в этом дело, мистер Лопатин. Я стараюсь вам помочь. Отвечайте на все мои вопросы, не волнуйтесь, и я уверен, вас скоро выпустят.