— Растворяют мертвых… — повторил я. — Или… живых?
Он хватается за сердце:
— Не… знаю. Все может быть. Товарищ Медведев, верьте: давно хотел оттуда уйти, так ведь раз в месяц они нам… хорошие продукты дают. Сами знаете, как сейчас…
Пристально посмотрел:
— Только как же? Вы, милиция, против… них?
Я хочу ему наврать, что я не из милиции. Что я — из Особой инспекции Центрального аппарата, что сотрудники объекта погрязли и так далее, но ведь это обман? Тогда зачем пытаться победить одну ложь другой?
И я говорю:
— Мы, люди, против них. Обыкновенные люди. Где живут твои, знаешь? Экспедитор, грузчик?
Он знает. Я диктую ему «подписку», он пишет ее в моем блокноте, возвращает ручку и вздыхает:
— Зачем вам они?
И я объясняю: вместо них на объект поедут наши люди. Двое. Может быть — трое. Мы сменим настоящих в пути. Мы подберем себе такую же одежду. Что? Они могут не согласиться? Побоятся лишиться работы? А кто они, эти двое?
— Один — алкаш, — рассказывает Плохин. — Второй… Сложнее. Пьет, конечно, играет на автоматах, но — начитан, культурен…
Это ничего — думаю про себя и произношу вслух. Справимся. Сколько они возьмут за участие в деле? Ведь риску практически никакого. Уступили свое место нам, а на обратном пути — снова сели и вернулись на базу как ни в чем не бывало?
— Не знаю. По нынешней алчности — дорого, я думаю… А если… сорвется?
— Не сорвется. Но… Мы прямо сейчас оставим у тебя дома сто тысяч рублей…
У него лезут на лоб глаза.
— Нет… Вы — не милиция. Кто вы?
— Я же сказал тебе: хорошие люди. Никому не хотим зла. Хотим выручить… с этого объекта хорошего человека. Ты против?
Я поставил на карту все. Я крепко рискую. Но ведь трус не играет в хоккей; Если он откажется помочь — амба. Других путей нет. И кажется мне, что он хорошо знает, что делается на этом объекте, боится его и тихо ненавидит.
— Я согласен. Денег не надо.
Так и есть. Я не ошибся. Убеждаю:
— Деньги — на всякий случай. И пойми: мы берем тебя в товарищи. И делимся с тобой, вот и все, — в доказательство я рву его «подписку» на мелкие клочки, закатываю в шарик и незаметно для всех (он видит!) швыряю под проходящий поезд. Мне кажется, я убедил его…
…Дальнейшее — просто. Он знакомит меня сначала с экспедитором. Я кратко объясняю суть просьбы, вручаю тридцать «кусков», беру расписку — подробную, кто, за что, когда, — эта расписка сильнее подписки, экспедитор все понимает отлично…
…Грузчик еще сговорчивей: просит «прибавить». Нахальный интеллектуал. Даю ему «сверху» 10 тысяч, он счастлив, лепечет, запинаясь:
— Н-не знаю, чего там и так далее, но готов… И уже соответствую, не сомневайтесь!
Я диктую ему «подписку». Он мгновенно трезвеет:
— Но ведь если что… Требую еще пять.
Сходимся на половине — я мог бы дать ему и десять, но есть правила игры.
Дело сделано, мы расстаемся, у нас чуть более суток, чтобы обзавестись нужной одеждой и минимально правдоподобными «карточками» — пропусками.
Встретились вечером. Модест принес «авансовый отчет», Джон порвал его не читая. Изучили «карточку». Это внутренний пропуск, может быть — некий «опознавательный знак». Судя по тому, что кодовые замки открываются простым набором нужных цифр и карточка в процессе не участвует — электроника у них на уровне «отдаленной перспективы»…
В общем — чепуха.
И приходит идея: некогда у меня был на связи фотограф, хороший парень, надежный.
Я поехал к нему без звонка. Он живет по-прежнему один, не женился, любовниц нет — уникум…
Показал «карточку», он сразу все понял.
Приступает к работе. Фотографирует, проявляет.
— Текст сами напишете? Тут еще печать эта… Но она простая…
— Делай сам, ты же умеешь…
Делает. Получается как на фабрике Гознак. Через час он вручает мне три глянцевых прямоугольника. Моя фотография, фотографии Джона и Модеста. Печати, аббревиатура — все на «ять»!
Оставляю на столе тысячу рублей. Он бледнеет:
— Так вы…
— Именно. И забудь обо всем. Я бы, конечно, мог тебя не разочаровывать, но в моем теперешнем деле обман не нужен. Хватит обмана…
— А я всегда гордился… — бормочет он. Улыбается: — Не боитесь?
— Не боюсь. Чувствую. Я думаю, что люди должны верить друг другу хотя бы иногда. Вот что: то, что я хочу сделать, — это не преступление, ты это должен понимать. Формально, с точки зрения преступников — да! Но ведь мы полагаем себя людьми нравственными?
— Я привык вам верить. Вы были человеком. Всегда. Начальники ваши — редко. А вы — всегда.