Прошло три дня, но ответа от президента не последовало. Это было трудное время. Я не мог ни на чем сосредоточиться. Неужели президенту показалось, будто я предал его?
Больше я не в силах был терпеть неизвестность и позвонил Ллеланду.
– Привет, – сказал он, продержав меня в ожидании четыре минуты, – как дела в Восточном крыле?
– Отлично, благодарю вас, – холодно отозвался я. – Оно не так уж далеко, как вам кажется. Тот же временной пояс.
– Сегодня утром за завтраком президент говорил о вас.
– Да? – спросил я, не выказывая никаких чувств.
Очевидная ловушка.
– Он сказал: Герб отлично работает в Восточном крыле.
– Приятно слышать. А как насчет моей записки?..
Ллеланд сделал вид, что не знает, о чем я говорю.
– Надеюсь, вы справитесь о ней?
– Конечно. Прямо сейчас. Знаете, Герб…
– Что?
– Не хочу вмешиваться, но если вы спросите меня, в Восточном крыле куча вакансий. Думаю, президент подпишет любую, как только вы заикнетесь об этом.
– Но я не спрашиваю вас.
– Я всегда к вашим услугам, лишь дайте знать.
Через два часа Барбара подала мне конверт, надписанный одним из людей Фетлока. В нем была моя записка с прикрепленной к ней официальной резолюцией:
Управляющий делами президента прочитал Вашу докладную записку, направленную на имя президента, и высоко оценил то, что Вы не пожалели времени для выражения своей озабоченности делами государства.
Искренне Ваш,
Джеймисон Р. Фетлок, помощник президента и заместитель управляющего делами президента.
Фили был очень мил со мной в то тяжелое время.
– Может быть, пустить слух, что Фетлок балуется наркотиками? Можно еще что-нибудь придумать, – предложил он как-то вечером, выпив несколько бурбонов в баре «Обмен».
Обычно я приходил в бешенство от его идей. Но тут лишь спросил:
– Кто вам поверит?
Фили оценивающе оглядел Нэнси, барменшу с пышным бюстом.
– Должен вам заметить, он наверняка употребляет наркотики.
– Нет. Мне это не нравится.
Фили помешал бурбон пальцем.
– Вы слышали о Ллеланде?
– Нет. А что?
– Его пригласили в Монеган.
– Не может быть.
– На уик-энд. С женой.
Ллеланда пригласили в летний Белый дом. Я положил руки на стойку бара и вдруг ощутил безмерную усталость.
13
Ярость
Очевидно, мне стало известно о моей отставке в последнюю очередь. Невыносимо!
На другое утро в семь сорок пять я сел за стол и сделал то, что давно должен был сделать: написал прошение об отставке. Это было нелегко. Больше двенадцати лет я проработал на Томаса Такера, то есть пятую часть своей жизни. Такое в одну минуту не скинешь со счетов. Воспоминания одолевали меня, пока я медленно писал прошение, время от времени делая бодрящий глоток горячей воды. Ирония судьбы заключалась в том, что писал я ручкой, на которой было с любовью начертано: «Г.В. от Т.Н.Т.» Подобными мелодраматическими подробностями нашпигованы романчики, на каждом шагу продающиеся в аэропортах. Слова давались мне с трудом, и лишь к десяти тридцати прошение было написано. Я отдал его Барбаре для перепечатки. У меня не было сомнений, что новость сразит ее. Стоя возле окна, я глядел на дуб, посаженный президентом Линдоном Джонсоном.
Мне всегда нравился вид, открывавшийся из окна моего кабинета. Я буду скучать по нему. Но и в Айдахо есть деревья. Даже получше, чем в Вашингтоне. Сколько же мучений выпало на мою долю после переезда в Вашингтон! А теперь меня охватило забытое ощущение покоя. Мне всегда казалось, что конец, когда он наступит, будет намного более горьким. Неожиданно я почувствовал, что не один в комнате.
– Мистер Вадлоу.
Это была Барбара. Я надеялся, что мы обойдемся без слез.
Отлично. Барбара сохраняла спокойствие. Меня всегда поражало, как она умеет себя держать в острой ситуации.
– Барбара, я понимаю, для вас это неожиданно, – произнес я, как мог, ласково.
Не особенно вдаваясь в подробности, я сказал ей, что, поскольку здесь не сложились условия для работы и нормальной жизни семьи, мы с Джоан решили покинуть Вашингтон и вернуться в Бойсе. Чтобы смягчить удар, я предложил ей работу, если она тоже захочет вернуться в Бойсе.
Барбара стала горячо благодарить меня. Мне было неловко ее слушать, поэтому я с улыбкой заметил, что не надо меня благодарить и что я буду рад работать с ней.
– Сэр, – сказала Барбара, – я останусь тут.
– Тут?
Она пояснила, что ей «предложили» работу заместительницы личного секретаря управляющего. В ответ на мой непроизнесенный вопрос, Барбара заявила, что уже с июля считала мою отставку делом времени и тогда же предприняла «некоторые меры», не желая расставаться с Белым домом.
– Ну да. Кто же еще знал?
– Только Маргарет (секретарша Ллеланда), мистер Фетлок, мистер Уитерс, мистер Ллеланд, конечно же. Мистер Цанг. Мистер Джаспер…
– Хватит.
Барбара спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Даже предавая, она проявляла заботу.
– Нет, – с трудом выдавил я из себя.
– Тогда я займусь докладной запиской?
– Барбара, это не докладная записка, – чуть не закричал я. – Это моя отставка!
– Да, сэр. Прекрасно написано.
Я вздохнул.
– Спасибо, Барбара.
– Полагаю, ее надо провести через мистера Ллеланда?
Это было невыносимо.
– Через мистера Ллеланда! К вашему сведению, с президентом я знаком двенадцать с половиной лет. Это наше с ним дело, и я не собираюсь мое личное письмо проводить через… этого человека!
Взяв себя в руки, я завершил беседу достойным образом, но, глядя на деревья на Южной лужайке, продолжал размышлять о том, что сталось с преданностью. Я вызвал Ху Цанга.
– Ху, – сказал я, сообщив о своем решении, – вы были достойным и знающим помощником. Если захотите ехать со мной в Бойсе, будете моей правой рукой в «Дьюи, Скруэм».
В растерянности поерзав на стуле, Ху сказал, что недостоин моей похвалы.
– Чепуха!
Я постарался утешить его, но понял, что нервозность моего помощника вызвана не только той причиной, которую я предполагал. Через несколько минут все встало на свои места. Ху признался, что принял предложение работать в АБУ (Административное и бюджетное управление).
Вот уж скандал так скандал!
– Неужели я последним узнаю о собственной отставке? – не выдержав, воскликнул я. – Неслыханно!
Ху стал извиняться и выглядел жалко.
– Забудьте, – сказал я. – Если дело во мне, то вы уже сегодня можете приступить к работе в АБУ. Идите. Идите!
Какие еще чудовищные сюрпризы поджидают меня сегодня, думал я. Неожиданно Южная лужайка вместо ухоженной и зеленой стала высохшей и блеклой.
Я проверил расписание президента. Ланч с Жаком Кусто. Совещание с ближайшим окружением – с двух до трех. (Эвфемизм, подразумевавший Ллеланда.) Сенаторы Доул, Хиллс, Гарн – с трех до трех тридцати. (Еще один малоэффективный проект «воссоединения» за чашкой кофе.)
Комиссия по задачам инфраструктуры – с трех тридцати пяти до трех сорока. С трех сорока до трех пятидесяти – Комиссия по подготовке перехода в новое тысячелетие. Совет национальной безопасности – с четырех до четырех пятнадцати. Это будет долго. С четырех тридцати до четырех сорока пяти – Федеральная резервная система. С четырех пятидесяти до четырех пятидесяти двух – фотосъемки, мисс Коннектикут. Что-то слишком много фотографий с королевами красоты в последнее время. С пяти до пяти тридцати – свободно. С пяти тридцати до пяти сорока пяти – Кутядиков, посол Советского Союза. В шесть ноль-ноль отъезд на прием, который устраивает Организация африканского единства, в шесть тридцать – возвращение в резиденцию.
Жуткое расписание. Ничего удивительного, что он не может сосредоточиться. Меня, скорее всего, он примет между мисс Коннектикут и советским послом. Нам надо многое обсудить. Может быть, он отменит посла – это приятнее, чем отменять мисс Коннектикут. Он ведь ценитель женщин.