– Я могу решить вашу проблему.
Улыбаясь, он продолжал мешать пальцем кофе, а у меня лопалось терпение.
– Это вам не роман, так что не надо нагнетать напряжение, – сказал я.
– Ладно. Мы перекинем Виллануэву на Ллеланда, будто тот из его компании.
Мне это не понравилось.
– Вы как будто собирались помочь мне.
– Ну да. Послушайте, это отличная идея.
– По-моему, нелепая.
– Ну и что? Мы сделаем так, что он вынужден будет оправдываться, и тогда ему никто не поверит.
– Вы начитались Алена Друри. Или Гордона Лидди. В любом случае, не стоит продолжать разговор.
Однако его так захватила идея, что не было смысла даже делать попытки перевести его внимание на что-то еще. Он был похож на охотничью собаку, почуявшую зайца.
– Они все были на его чертовой яхте в День труда, разве нет? Когда она шла в Монеган.
– Не помню.
– И он был, и грек этот, Онахатсис.
– Онанопулос.
– Ну да. Помните, Ллеланд из себя вышел, когда увидел их фамилии в списке первой леди?
– Нет, не помню. Давайте переменим тему.
У Фили заговорщицки блестели глаза.
– Где они поднялись на борт? Ну, как город называется рядом с летним домом Ллеланда?
– Провинстаун?
– Провинстаун! Правильно. Ну и паноптикум. Никогда не видел столько антикварных магазинов в одном городе, даже в приморском, клянусь богом.
– Я, правда, не знаю, Майк…
– Отлично. Просто отлично.
Пару минут он был погружен в свои мысли. И, словно разговаривая с самим собой, вдруг произнес:
– Представляете, как Ллеланд будет оправдываться? «Я никогда не был гомосексуалистом…» – Он рассмеялся и стукнул ладонью по столу.
– Майкл, – проговорил я твердо, – на вас нашло. Не надо было мне рассказывать вам об этой чепухе. Забудьте. Как будто у вас других забот нет.
Но он не слушал меня.
– Наверняка никогда не знаешь, если подумать. Когда он учился, то жил в интернате?
– Я тоже жил в интернате. Черт побери, неужели вы думаете, будто все, кто жил в интернате, голубые? – Он довел меня до того, что я стал чертыхаться.
– Нет, – задумчиво ответил он. – Не все.
Я попросил, чтобы нам принесли счет.
– Разговор закончен. Более того, разговора не было, во всяком случае для меня.
– Правильно. Будем держать это в секрете. Я бы на вашем месте не сказал даже Джоан.
– У меня не было намерения рассказывать об этом Джоан, – возмутился я. – Зачем рассказывать Джоан о разговоре, которого не было?
– Правильно, – подмигнул мне Фили, после чего бодро удалился.
Книга четвертая
Смятение
16
Павлин и Петуния
Только что вернулся из Нью-Йорка. Странный совет. Фили сошел с ума.
Четвертого октября, в пятницу, оператор Белого дома позвонил мне в половине шестого утра и сообщил, что президент ждет меня в шесть пятнадцать в Овальном кабинете. Давно уже я не получал подобных приглашений. Очевидно, произошло что-то важное. Неужели под угрозой национальная безопасность? Я с удовольствием работал с первой леди, однако, должен признаться, что мне было скучновато без Западного крыла с его постоянными проблемами, заботами, кризисами, возбуждением и напряжением.
Президент был в пижаме, но, как ни странно, сидел за письменным столом, курил и пил кофе. Он был похож на главнокомандующего накануне решительного сражения. Мне стало ясно, что речь пойдет о национальной безопасности. Наверное, беспорядки на Бермудах.
– Как Джейн и ребята? – спросил он с улыбкой, которую я бы улыбкой не назвал, скорее, так прищуриваются, когда глаза слепит яркое солнце.
Хотя мою жену звали не Джейн, а Джоан и он был знаком с ней тринадцать лет, я решил не поправлять его.
– Лучше некуда, – ответил я довольно бодро, несмотря на ранний час. – Она просила передать привет.
– Спасибо, – произнес он сквозь стиснутые зубы. – Она хорошая женщина, ваша Джейн. Вам нужно почаще привозить ее сюда.
Не стоило напоминать ему, что он беседовал с ней четыре дня назад на приеме в честь дипломатов Восточного блока.
– Она очень хорошо к вам относится, – выдавил я из себя.
Положение было мучительное.
– Ага. Передайте ей привет.
– Обязательно.
Я самым искренним образом верил, что президент вот-вот заговорит о деле. Неужели меня вытащили в половине шестого из теплой постели ради никому не нужного разговора о моей жене, которую, к тому же, звали не Джейн.
– У нас тут не все ладно, – сказал президент.
Я кивнул:
– С конгрессом стало трудно работать.
Он покачал головой.
– Да нет. Я имею в виду личные апартаменты.
– А… – В первый раз он заговорил о своем браке. – Думаю, вы слишком много времени отдаете делам, и миссис Такер скучно одной.
– Она могла бы быть поласковее.
Не торопись, Вадлоу, сказал я себе. Только тут я обнаружил, что смотрю себе под ноги.
– Наверно, вы могли бы выделить для нее побольше времени. Скажем, уик-энды.
– На уик-энды она приглашает своих друзей. Мы совсем не бываем одни. Знаете, в службе безопасности Билли и Онанопулосу дали кодовые имена – Павлин и Петуния… Черт побери, – продолжал он после недолгой паузы, – мне кажется, я в Стамбуле. Эти их наряды! Что бы сказал Айк?
Пришлось согласиться, что покойному президенту это не понравилось бы.
– Не понимаю, почему они не могут одеваться как все.
Я тоже этого не понимал.
– Ллеланд считает, что они вредят моему имиджу.
Об этом мне уже было известно.
– Он говорит, что я не должен приглашать их в Кэмп-Дэвид. Но как быть с Джесси? Кошмар какой-то.
Итак, свинья Ллеланд вовсе не выполнял приказ шефа, когда требовал, чтобы я выгнал друзей первой леди из Белого дома. Наверное, надо было бы сообщить об этом президенту. Однако я смотрел на него, смотрел, как он сидит в пижаме и курит сигарету за сигаретой, как тоскует по жене, как мучается, униженный конгрессом и не любимый американским народом, и решил не взваливать на него еще и этот груз. Я ненавидел Бэмфорда Ллеланда, а президент сделал его управляющим своими делами, своим доверенным лицом. Не лезь, Вадлоу, твердил мне мой внутренний голос. И я принял нелегкое для себя решение.
– Я работал как зверь, чтобы меня заживо не сожрали ханжи оттуда… – Он махнул рукой в сторону Капитолия. – Может быть, я действительно был недостаточно внимательным. Теперь понятно, почему ей понадобились друзья в Кэмп-Дэвиде. У нас было несколько… размолвок, как вы бы сказали. Но мы справимся.
Через два дня, когда я был с головой погружен в подготовку посещения первой леди Фестиваля гортензий, миссис Метц сообщила мне о звонке Колина Сокса из «Нью-Йорк пост». Естественно, я не пожелал разговаривать со скандальным хроникером и продолжал работать.
Полчаса спустя позвонила взволнованная Джоан.
– Что с тобой, крошка?
Она ответила, что звонил Сокс. Только этого не хватало. Он сказал, будто ему надо обязательно поговорить со мной, да еще добавил, чтобы я ради моего же «блага» перезвонил ему.
– Герберт, у тебя неприятности?
Ее огорчение и обеспокоенность расстроили меня. Успокаивая жену, я думал о том, как посмел репортер из желтой газетенки звонить мне домой и волновать мою жену! Она как раз делала тесто для кекса, и оно получилось слишком густым. Я вскипел.
Набрав номер телефона Сокса, я высказал все, что думал о нем. Однако читать мораль австралийскому репортеру все равно, что приручать вомбата.[16]
Сокс не стал терять время даром и сразу же спросил, могу ли я сообщить что-нибудь по поводу слухов об «отношениях» Билли Ангулласа-Виллануэвы со мной?
Если бы он спросил, не задушил ли я мою дорогую матушку, у меня была бы точно такая же реакция. Я онемел.
– Вы слушаете меня?
До меня его голос дошел, словно из другого измерения. Покачав головой, я постарался взять себя в руки.
– Послушайте, Сокс, – сказал я, – если мне еще хоть раз доведется услышать о подобной мерзости, будьте уверены, вас депортируют в вашу родную колонию и вы до конца жизни будете чистить там овчарни.