-Некромант не стал бы нападать на кого-то просто так. У Гейры каким-то образом оказался осколок, верно?
-Ошибся, не дремлют – уже пробудились, – вновь невесело сыронизировал адмирал. – Вы правы. Скорее всего, она должна была передать его дроу. После недавней облавы жрица скрылась где-то в горах, все известные входы в катакомбы перекрыты, и она отрезана от своих. Отец Гейры не гнушался иметь дело с контрабандистами, благодаря им же и добился таких успехов в своем деле. Дроу либо стали его шантажировать, либо снова оказали какую-то услугу в обмен на то, чтобы он передал осколок их жрице. Вот только господин Грей почему-то перепоручил это дело дочери.
Адмирал на несколько мгновений замолчал, затем чуть прищурился и с толикой раздражения произнес:
-Я ведь видел ее. Мог догадаться и остановить.
«А я еще и чувствовала», – подумалось мне со щемящей тоской. – «Осколок чувствовала!»
Я еще не знала, откуда во мне взялось такое желание, но, не раздумывая, эмоционально попросила:
-Я должна ее увидеть!
На лице адмирала отразилось недоумение:
-Вы в своем уме?
Ответа он, естественно, не дождался, а, не дождавшись, продолжил:
-Представляете, что это за зрелище? Если вы, увидев оседланного грифона, подумали, что я намерен взять вас собой, то ошиблись, кадет Талмор. Да, сейчас мне необходимо снова наведаться в следственный отдел, но вам там делать нечего.
Глава 4
Я была в корне не согласна. Точнее, умом согласна, а вот сердцем – нет.
Поэтому буквально минут через десять мы уже парили над окутанным синевой Сумеречьем.
-Напомните, почему я на это согласился? – голос адмирала сливался со свистом северного ветра.
-Просто иногда мне свойственно наглеть, – ответила так тихо, что он точно меня не расслышал.
Я и себе объяснить не могла, почему вдруг так сильно захотела взглянуть на Гейру. Собственный порыв казался ненормальным, но в то же время правильным.
Вдруг я замечу то, что не заметили остальные? Никоим образом не сомневаюсь в работниках следственного отдела, но все же с кристаллом душ связана именно я. И осколок почувствовала тоже я.
Как ни странно, страха перед предстоящим «зрелищем» не было. Вряд ли что-то может оказаться страшнее полчища восставшей со дна нежити, а ею мне уже пришлось налюбоваться сполна.
-Держитесь крепче, – велел адмирал Рей, направив грифона на снижение.
Послушно плотнее к нему прижавшись, я ощутила, как к щекам прилил жар, совладать с которым не мог даже немыслимой силы мороз. Если бы меня спросили, что страшнее: встретиться лицом к лицу с сотней потерянных душ, или лететь вместе адмиралом, я бы однозначно выбрала второе. И не потому, что он плохо управлял грифоном (вообще-то отлично), а потому что тесное соседство с ним было подобно глубинной пытке. Самой глубинной из всех глубиннейших!
Огни фонарей становились все ярче, свист ветра усиливался, и синяя дымка расступалась перед нами, являя взору пустынные улицы. В последний раз взмахнув крыльями, грифон приземлился на расчищенную площадку у центрального входа. Здание следственного отдела, как всегда, смотрелось уныло. И напрягало. И воспоминания навевало самые что ни на есть кошмарные.
Даже захотелось перефразировать вопрос адмирала:
«Напомните, почему я решила сюда наведаться?»
Какого ши в мою голову пришла такая идея, я не понимала до сих пор, но помехой это не стало. Должно быть, свою роль сыграло желание стать лично причастной к проводимому следствию. По-настоящему поверить, что все это происходит на самом деле, и я – действительно носительница особой крови.
Чтоб этой крови пусто было…
Адмирал помог мне спуститься с грифона, задержав при этом руки на моей талии чуть дольше, чем было нужно. Его глаза едва заметно блеснули, после чего он принял обычный холодно-сосредоточенный вид и уточнил:
-В последний раз спрашиваю, вы в этом уверены?
В горле пересохло, проверять наличие голоса было боязно, поэтому я лишь утвердительно кивнула в ответ.
Внутрь мы вошли беспрепятственно, и один страж тут же взялся проводить нас на нижние уровни. Раньше я только слышала, а теперь убедилась воочию, что именно там проходят всевозможные процедуры, изучаются улики и…осматриваются трупы. Жутко конечно, противно, но такова суровая правда жизни.