Она знала, что зашла слишком далеко. Она бросила Николасу вызов перед его солдатами, и он воспринимался как вызов самой его власти, вызов, которого он не потерпит, потому что если он не может управлять собственной женой, какое уважение могут испытывать к нему его солдаты? Он уверен, что у него нет другого выхода, кроме наказания, а у нее нет никакого средства защититься от него. Или есть? Воспоминания дразнили ее мозг, бросая семена плана, которые стали принимать определенные очертания. Попросив помощи и прощения у Бога, она быстро начала действовать.
Глава 17
Элис приказала Джонет зажечь больше свечей и принести ее щетку. Потом, сорвав с головы вуаль, стала вытаскивать шпильки, пока густые золотые пряди не заструились по ее плечам к талии. Времени оставалось слишком мало. В своей безумной спешке она порвала шнурок на корсаже, пытаясь снять платье.
— Мисс Элис! — возмущенно воскликнула Джонет. — Куда подевался ваш разум?
— К черту мой разум! — отрезала Элис. — Помоги мне! Элва, принеси мои духи, Мэдлин, достань зеленый халат из вон того сундука около камина. Скорее!
Глаза Мэдлин внезапно зажглись безудержным весельем, но она сохраняла спокойствие и поспешила выполнить просьбу, принеся еще и две узкие шелковые ленты в тон халату.
— Вот, завяжи одну на шее, а другую я вплету тебе в волосы. Так ты будешь выглядеть более женственной, более хрупкой в его глазах.
— Скорее обозначится линия, по которой можно перерезать мне горло, — пробормотала Элис, но подчинилась.
Мэдлин хихикнула.
— Почему бы тебе не снять халат и не встретить его в рубашке… или еще лучше…
— О Господи, я не хочу, чтобы он изнасиловал меня! — воскликнула Элис. — Я хочу только напомнить, что у него есть причины не убивать меня. Давай скорее там с лентой!
Когда вторую ленту завязали, а Джонет расшнуровала ее корсаж, она сбросила платье и, схватив халат, набросила его поверх своей сорочки с глубоким вырезом и нижних юбок. Взяв у Элвы пузырек с духами, она стала наносить аромат сирени за уши и на запястья, но, услышав глухой стук сапог по плиткам галереи, резко вскинула голову.
— Тише, он идет! Как я выгляжу?
— Как жертвенная дева, — криво усмехнулась Мэдлин. Джонет неодобрительно покачала головой, но ничего не сказала.
Дверь с грохотом распахнулась, и Элис выпрямилась, позволив халату распахнуться, когда она повернулась, чтобы встать лицом к сэру Николасу, но ее мужество едва не покинуло ее в самом начале.
Он стоял на пороге. В его правой руке покачивался ремень, его глаза сверкали, а лицо застыло от ярости.
— Убирайтесь, вы все! — рявкнул он на остальных женщин.
Элва убежала, проскользнув мимо него, а Джонет потянула Мэдлин за руку к выходу, но та осталась на месте. Ее улыбка исчезла при виде сэра Николаса, и она явно собиралась стоять на своем.
Изо всех сил пытаясь говорить спокойно, Элис произнесла:
— Прошу, оставьте нас. Мой муж желает говорить со мной наедине.
Еще раз скривив губы и бросив последний взгляд через плечо на Элис, Мэдлин наконец подчинилась молчаливому убеждению Джонет и вышла.
Как только они покинули комнату, Николас пинком захлопнул за ними дверь и твердыми шагами направился к Элис.
Она быстро присела перед ним в реверансе, ее юбки волной взметнулись вокруг нее, голова склонилась, хотя и не настолько низко, чтобы помешать ему увидеть ее глубокое декольте.
— Вы правы, что разозлились на меня, сэр, — пролепетала она. — Я ужасно поступила, и хотя мне очень жаль, у меня нет права напоминать вам сейчас, что на моем теле легко появляются синяки. — Сделав глубокий вдох, она подняла тонкую дрожащую руку к линии между грудей, надеясь, что жест выглядел достаточно смиренным и привлекал его внимание к прелестям ее тела, которыми, как она знала, он восторгался больше всего. — Я умоляю о прощении, Николас, но вы должны сделать то, что хотите.
Он чертыхнулся, угрожающе возвышаясь над ней.
— Вы ведете себя как маленькая шлюшка, мадам! Вы пытаетесь укротить мой гнев нежными словами и привлекательным телом?
— Да, — честно ответила она, поднимая наконец на него глаза. — Действительно, я веду себя не как леди, Николас, но я не хочу подвергнуться избиению, хотя и заслуживаю его. Я знаю, что вы имеете все права мужа наказать меня. Но поскольку мое тело сможет дать вам мало утешения перед дальней дорогой, если будет избито, вы, может быть, найдете в своем сердце достаточно милосердия, чтобы пощадить меня на этот раз. Вы дали мне понять, — добавила она краснея, — что, когда я нахожусь в ваших объятиях, вам нравятся мои стоны наслаждения, сэр, но я сомневаюсь, что вы из тех мужчин, которых возбуждают женские крики боли.
— Право мужа? — пробормотал он, не обращая внимания на остальное. Его поза не изменилась, но его голос стал ниже, глубже, и, заметив перемену и многообещающий блеск в его глазах, она опустила ресницы, чтобы спрятать свое облегчение, а он продолжал тем же тоном:
— Не в ваших привычках описывать наши плотские утехи, девочка. Правда, я припоминаю как минимум одно довольно бесстыдное упоминание о долге мужа.
Вдруг оробев, не поднимая глаз, она прошептала:
— Мне все равно, долг это или право, сэр. Мне действительно нравится внимание с вашей стороны, и я скучала по вашим ласкам, потому что вы не уделяли должного времени нашим занятиям любовью начиная с первой брачной ночи, которую я вспоминаю с величайшим наслаждением.
— Встаньте!
Глубокие вибрирующие нотки исчезли, и приказ прозвучал так твердо, что она похолодела от страха, но не посмела ослушаться его. Медленно, неохотно она поднялась.
— Посмотрите на меня.
Элис подняла глаза, и выражение его лица ее испугало. Ее власть над ним слишком мала, чтобы противостоять его решимости доказать если и не подчиненным, то самому себе, что он господин своей собственной жены.
— Вы знаете, что сам аббат рекомендовал мне научить вас лучшим манерам? — спросил он, поднимая ремень теперь обеими руками и внимательно разглядывая его.
— Правда? — Она тоже не могла оторвать взгляд от ремня.
— Да, и то же самое сказал Гуилим.
— Я не сомневалась в вашем брате, — проговорила она, — но я надеялась, что аббат будет милосерднее.
— Он не может поощрять открытое неповиновение законной власти. — Николас метнул на нее взгляд исподлобья. — Он запретил мне уезжать до окончания дня Пасхи, потому что я еду не с доброй целью, а убивать во имя короля — та же причина, напомнил он мне, которую использовали те, кто распинал нашего Господа. А еще он сказал, что, раз непочтительное поведение моей жены — преступление против Господа не меньшее, чем против человека, я должен остаться здесь до утра, чтобы иметь достаточно времени заняться вашим исправлением.
Она с трудом сглотнула.
— Он так сказал?
— Да, а его приказы, как считается, идут прямо от Господа. — Установилась тишина, а потом он спросил:
— Вы действительно раскаиваетесь, малышка?
Ее глаза наполнились слезами.
— Да, сэр, — ответила она.
— Вы будете утешать меня?
— Да.
— И вы действительно получаете удовольствие от моих прикосновений?
— Да. — Слезы заструились по ее щекам. — О, Николас, я так тосковала по вашим ласкам. Вы не можете представить, как часто я хотела, чтобы вы делали все, как в ту первую ночь. Я знаю, что не мне говорить вам, что делать…
— Иди сюда, — хрипло пробормотал он, отбрасывая ремень и открывая ей свои объятия. Со всхлипом она бросилась к нему. Он прошептал в ее кудри:
— Я не знал, что ты так относишься к нашим занятиям любовью, девочка. Я был уверен, что ты терпишь наш брак только потому, что тебе приказали, и я хотел по возможности щадить тебя. Я бы пощадил тебя и сейчас, но не могу допустить, чтобы мои люди считали меня слабым, способным поддаться женским хитростям.