Выйдя на воздух, она устроилась в огороженном для нее месте около костра и начала медленно и осторожно, как ее учили, водить щеткой по влажным спутанным прядям. Процедура была утомительная и трудная, поэтому обычно ее делал кто-то другой — чаще всего Джонет. Вскоре ее правая рука устала так, что не могла держать щетку. Она положила ее на колени и задумалась, что же она будет делать в путешествии, не говоря уже о Лондоне, без Джонет.
Дул легкий теплый ветерок. Он едва шевелил ее волосы. Девушка опять подняла щетку, слезы снова потекли по ее щекам. Она попыталась сменить руку, расчесывать левой, но левая оказалась еще слабее правой. После трех попыток она в отчаянии сдалась.
— Дайте мне щетку, малышка, — мягко произнес сэр Николас позади нее, — а то они никогда не высохнут.
Элис удивленно подняла на него глаза. Он сменил свои доспехи на рыже-коричневые лосины и кожаные сапоги, но остался в кожаном панцире, и хотя снял меч и перевязь, на поясе его висел кинжал. Не говоря ни слова, она передала ему щетку. В его движениях не замечалось ловкости Джонет, но зато он был сильнее и легко водил щеткой по длинным волосам Элис. На предложение заменить его слугой Николас ответил коротким и резким отказом.
Когда подали ужин, волосы еще не совсем высохли, но вечер стоял теплый, и Элис не боялась простудиться. Перед сном она заплела волосы в косы, как всегда делала Джонет, правда, не так аккуратно. Оставшись одна в палатке, она прислушивалась к звукам лагеря, молилась за Джонет и изо всех сил старалась придумать способ убедить сэра Николаса остаться в Вулвестоне, пока Джонет не поправится или, не дай Бог, не умрет. Но пришло утро, а Элис так ничего и не придумала.
Лагерь проснулся раньше обычного, поскольку сэр Николас хотел выехать на заре. Рассвет наступил очень рано. Спустился туман, но Мерион не собирался задерживаться.
Он прислал своего оруженосца и Йена разбудить Элис и таким образом ушел от разговора.
— Как себя чувствует мистрис Хокинс? — спросила Элис, садясь в постели и прикрываясь одеялом.
— Она все еще жива, госпожа, — ответил Том.
— Я хочу видеть ее, и немедленно.
Йен возразил:
— Нет, миледи, господин сказал, что вы должны быть готовы вместе с остальными, иначе он придет сам одевать вас.
Она не сомневалась, что он так и сделает, но мысль оставить здесь Джонет одну не давала покоя.
— Я не знаю, как смогу справиться без нее, — произнесла она, сдерживая слезы.
Том, запинаясь, пробормотал:
— Господин знает, что вы не привыкли сами себя обслуживать, миледи, и он сказал, что мы с Йеном должны помогать вам, насколько вы позволите, хоть вы и не привыкли к слугам-мужчинам.
Она печально улыбнулась.
— Я выросла в королевском доме, Том, ну или почти королевском. Я воспитывалась в Миддлхэме, в доме нашего покойного короля, когда он был еще герцогом Глостерским и правителем севера. Там все по-другому. Но может быть, ваш господин найдет в деревне какую-нибудь женщину, которая могла бы сопровождать меня в Лондон?
Он покачал головой:
— В деревне очень много больных, госпожа, и он не позволит никому поехать с нами, чтобы они не могли завезти заразу на юг. — Том помолчал и добавил:
— Деревенская женщина все равно не сможет поспевать за нами, госпожа. Валлийские всадники скачут быстро.
— Но я еще окончательно не поправилась, — напомнила Элис.
— Да, но вы хорошая наездница, как мы сами видели, госпожа. А крестьянка…
— Ах, убирайтесь отсюда, — раздраженно оборвала его Элис, — но не забудьте передать своему драгоценному хозяину, что, если он собирается заставить меня скакать сломя голову в лапы Тюдора, пусть хорошенько подумает, потому что в таком случае я постараюсь умереть в дороге только для того, чтобы своей смертью насолить узурпатору! — Оба молодых человека с сожалением смотрели на нее, но не торопились выполнять приказ. Она сверкнула глазами:
— Идите! Скажите ему!
— Мне кажется, — осторожно заметил Том, — нам лучше передать, что вы еще не готовы к отъезду, миледи. У меня нет ни малейшего желания рыть себе могилу, а я не сомневаюсь, что придется, если я буду с господином так груб.
Она посмотрела на Йена.
Даже в полумраке палатки было заметно, как покраснело его лицо, по цвету почти сливаясь с его рыжими волосами, но он преданно заверил:
— Если вы действительно хотите передать ему такое послание, госпожа, я выполню вашу просьбу, хотя дома в Питлокери у меня есть мать и отец, которые будут горько плакать о своем единственном сыночке.
Она уже хотела сказать, чтобы он передал послание, но его похоронный тон и тяжелый вздох заставили ее прикусить губу. Она знала, что вот-вот расплачется, и быстро заметила: