Данная работа имеет целью дать более полное и, следовательно, более справедливое представление о Кутзее. В этой работе есть и пиетет, и история: пиетет по отношению к своему предку и одному из наших прародителей; исторические доказательства, призванные исправить определенные искажения, вкравшиеся в нашу концепцию о великом веке исследований, когда белый человек впервые вступил в контакт с туземными народами, живущими на внутренних территориях.
Якобус Янзон Кутзее был правнуком Дирка Кутзее, бюргера, который эмигрировал из Голландии на мыс Доброй Надежды в 1676 году. Поколения Кутзее хорошо иллюстрируют постепенное распространение колонистов во внутренних районах страны, что составило внешнюю историю, легенду о белом человеке в Южной Африке, переселяющемся все дальше на север в гневе или отвращении к ограничениям правительства, голландского или английского. В нашем народе много анархического. Мы верим в правосудие, но никогда не принимали законы охотно. Дирк Кутзее эмигрировал в Стелленбосх; Якобус Кутзее, спустя семьдесят лет, переселился в Пикветберг, где стал скотоводом и охотником. Именно оттуда, со своей фермы около современной деревни Аврора, он отправлялся в экспедиции — охотиться на слонов, в том числе и в экспедицию 1760 года.
Чтобы понять жизнь этого безвестного фермера, требуется подключить воображение. Кутзее был частью потока людей, повернувшихся спиной к югу. Многим фермерам внутренних областей надоело выбиваться из сил, чтобы ежемесячно удовлетворять потребности ненасытной Ост-Индской компании, доставляя по скверным дорогам на мыс Доброй Надежды мясо, зерно, фрукты и овощи в фургонах, запряженных волами. Такие люди обращали свой взор к голым равнинам внутренней части страны, видя себя хозяевами своей судьбы. Встаньте на самом кончике Мыса и взгляните на море. О чем вы думаете? О юге: черные моря, лед, белизна. Покиньте Мыс, быть может, верхом, и многие мили вы все еще удираете от юга. Потом — бац! — на каком-то расстоянии от побережья, по-разному определенном, вы свободны от юга. Вы вступаете в предательскую нейтральную зону, свободные от чувства неизбежности. Потом, когда вы прод вигаетесь еще дальше на север, — бац! — и вы во второй зоне неизбежности, привязанные к северу. Нет ничего, кроме севера. Кутзее, продвигаясь на север, видел, так сказать, сферическим глазом лягушки или жабы: все, что было вокруг него (лягушка), было впереди него (человек). С точки зрения истории, он создал будущее, отказавшись от контракта с Компанией на поставку пшеницы и овощей ради скотоводства.
От таких иностранных визитеров, как Вейлан, Спэррмен, Колбе, даже от такого высокомерного английского джентльмена, как Барроу, мы получаем прекрасное представление о том, какова была каждодневная жизнь фермера фронтира. Мы рисуем его себе в грубой рабочей одежде и туфлях из львиной кожи, на голове — шляпа с круглыми полями, под мышкой — хлыст; он стоит, бдительно озираясь, возле своего фургона или на своей веранде, готовый принять путешественника с гостеприимством, которое, по оценкам Доминикуса, не уступало даже гостеприимству древних германцев. Или мы видим другую картину, которую облил таким презрением Барроу, но которая для наивных глаз исполнена пасторальной красоты: смыв пот дневных трудов, он среди домочадцев, все погружены в вечернюю молитву. А вот он спрыгивает с седла: сначала правая нога, потом левая; рядом — туша только что убитой антилопы, кобальтовый дымок из дула его ружья, наверное, уже полностью смешался с более светлой синевой неба. Во всех этих сценах он производит впечатление молчаливого человека. У нас нет его портрета, написанного в то время. Несомненно, у него была борода.